Глава пятьдесят седьмая. Соблазнение Марты

К дому с "перепелиным гнездом" (так оказывается, звали его окрестные жители) два гусара прибыли вовремя: квартира прокурора темнела окнами на обоих этажах, кроме окна эркера на втором. Ржевский достал бинокль, навел резкость и сквозь тюлевую штору увидел смутные очертания большой кровати в глубине комнаты и даже редкие плавные перемещения белой фигуры – вероятно, Марты в ночной рубашке. Но вот свет погас и в этом окне. Спустя пять минут ротмистр зажег свечу в ратьере и поднял его, развернув вдоль домов. Сашка откликнулся бряцаньем гитарных струн и запел, маршируя по середине улицы. По мере приближения к эркеру, он чуть усилил голос, точно попав на второй куплет. Дмитрий, тщательно вглядывавшийся в заветное окно в бинокль, заметил выход в темный эркер призрачной фигуры. И тогда он появился из-за угла противоположного здания, осветив ратьером себя – на полминуты. Выключив фонарь и проморгавшись, он поднял бинокль и увидел лицо женщины в проеме между шторами. Сашка тем временем удалился на 50 метров, развернулся и вновь пошел на эркер. Дама тоже продолжала стоять. Ржевский хотел было уже вновь осветить себя, как вдруг из дальнего окна квартиры раздался гневный мужской крик:

– Как вы смеете будить людей посреди ночи, солдафоны? Какого ты полка, мерзавец? Черных гусар, кажется? Завтра же я пожалуюсь твоему полковнику, и он пустит тебя под шпицрутены!

Надо ли говорить, что Сашка быстро-быстро ретировался в дальний конец улицы, где его денщик держал под уздцами лошадей. Вскоре к ним присоединился и ротмистр, и они поскакали знакомой дорогой в свой лагерь.

Наутро Ржевский вновь был возле "гнезда перепелки" и стал прогуливаться по Рыночной площади, все время держа в поле зрения эркер и подъезд. Вот из этого подъезда вышел вчерашний старик и довольно молодцевато пошел к ратуше. "Теперь можно подойти поближе к эркеру" – решил Дмитрий. Только он встал на прежнее место, как в эркер вошла дама (в изящном белоснежном пеньюаре), открыла створки и спросила гусара в лоб:

– Что за концерт вы вчера здесь устроили? Для кого?

– Для вас, прекраснейшая из женщин, – сказал с поклоном Ржевский. – Вам не понравилось?

– Не понравилось моему мужу, как вы помните. Он очень злопамятен и уже успел с утра мне наобещать, что подаст жалобу Блюхеру.

– На черных гусар? Ради бога. Мы, как видите, гусары красные, русские.

– То-то вы так ломано изъясняетесь на хохдойч.

– Главное, чтобы вы, вундершен фрау, меня понимали, остальное неважно.

– Чего тут понимать? Вы явный ловелас и желаете заманить меня в свои сети. Но почему меня? В Олау полно других женщин, к тому же свободных: вдов и девушек.

– Говорят, что о вкусах не спорят: одним мужчинам нравятся женщины, похожие на уточек, другим подавай гусынь, третьи гоняются за индейками, но я обожаю только лебедушек. Вы, гнедиге пани, именно из породы лебедей.

– Вы отъявленный льстец! И я больше не могу вас слушать, потому что слуги мужа доносят о каждом мужчине, с которым я разговариваю.

– Еще два слова: у вас есть в городе женщина, у которой вы бываете в гостях или по делу и без соглядатаев?

– Разве только портниха…

– Портниха подойдет. Сегодня вы сможете к ней пойти?

– Я не собиралась…

– Надо обязательно пойти! Это в ваших интересах! Я буду вас там ожидать. Во сколько часов?

– Ну, после обедни…