Старший надсмотрщик, окрещенный идиллической кличкой «Голубой дьявол» за удивительной чистоты голубые глаза, каким-то чудом очутившиеся на свирепой морде золотисто-рыжего волкодава, видно, разгадал тайный замысел поляка и ни на минуту не отходил от него. «Голубой дьявол» был уверен, что роботы могут продуктивно трудиться, лишь под колючим, замораживающим, пристальным его взором.
В полдень утомленный Мечислав присел на огромный ящик, но перед ним вынырнули немигающие глаза цвета морской воды, а на голову, плечи и спину посыпался разорвавшейся шрапнелью град палочных ударов.
— Шнель! Шнель арбайт! — лаял волкодав…
С каждым днем между надсмотрщиком и охраняемым все более обострялись отношения. Они ненавидели друг друга лютой, звериной ненавистью, совершенно не скрывая этого, что, конечно, было менее выгодно для Мечислава Сливинского.
Ежедневно прибывали все новые вагоны с машинами, оборудованием и сырьем, ящики с взрывчатым веществом…
Однажды, в конце семнадцатого продольного штрека, стояли два инженера, оживленно беседуя:
— Интересно, каков будет эффект?
— Поразительная мощность… Разрушительная сила одной бомбы — равна десяти тысячам тонн динамита!..
— Ведь всего два десятка таких бомб, и весь их остров — фьюить!..
— Посмотрим. Но даст ли это немедленный перелом в войне?
— О, да! Конечно… Пст, пст… — утихающим крещендо прошипел один из собеседников, приложив палец к губам, и брезгливо покосился на медленно движущуюся тень проходящего вблизи человека.
— Ничего, — успокоил второй, — это же только бессмысленный робот-унтерменш. Ловко их обработал японец…
— Ну, хорошо! Итак, завтра ночью будет первая проба.
— Ровно в два пополуночи на врага обрушатся первые бомбы… Все приготовления уже почти закончены…
…Мечислав Сливинский сжал кулаки. Он знал из обрывков газет, что летом прошлого года немцы применили для бомбардировки Лондона новые летающие бомбы. Это еще тогда произвело гнетущее впечатление на польского летчика. Однако англичане мужественно выдержали этот штурм… И вот теперь на них обрушится еще что то более ужасное… Такое ужасное, что «весь остров — фьюить…»
…И у него рождается увлекающая все более и более идея.
«Сколько жизней поставлено под удар? А что, если?.. Может быть, смерть одного человека спасет жизнь тысячам, сотням тысяч! Миллионам!!! Может быть, приблизит победу союзников его страны. Тогда бы Мечислав Сливинский, не раздумывая отдал свою жизнь… Что стоит существование пленного раба в теперешних условиях? Ровно ничего.
Жизнь человека дешевле одной сигареты, дешевле клуба дыма…
У меня нет семьи, близких, родных, друзей и знакомых. Кроме единственной старушки-матери, никто не будет меня оплакивать. И даже невеста… Нет, он не хочет даже вспоминать о ней».
Сливинский твердо решает и прячет мысль даже сам от себя.