— Ваш?
Мираб со стариковской доскональностью осмотрел пришельца, попросил у него серп, поговорил и, похвалив его за любовь к пословицам, сказал:
— На курином яйце и на голове плешивого волосы не вырастут… Дошел до стены. Остановка. Нет тебе хода…
Эмин-ага сделал Дмитрию Петровичу скрытый знак рукою: «Не наш…» — и послал внука вместе с Медуновым до «конца» дороги. А дорога привела их на пограничную заставу. И тут с непогрешимой точностью выяснилось, что задержанный пытался в эту же ночь улизнуть за кордон, побуждаемый своими, вескими причинами… В боевой актив инженера Медунова было записано новое, четвертое задержание нарушителя государственной границы.
Седоволосый пограничный офицер, знавший железнодорожника Петра Медунова, говорил Медунову-младшему:
— Никогда не забывай про своего отца, Дмитрий… И помни: месть врагам — святая месть, а ярость — благородная.
С такими выползнями змеиных гнезд, как задержанный «человек с серпом», у Дмитрия Петровича есть и личные счеты, порожденные давно погасшим и унесенным каруселью вечности черным днем.
Большая семья Медуновых жила тогда в Чарджоу. Отец работал машинистом на паровозе, а мать, Раиса Семеновна, домохозянничала, воспитывала детей, которых она, как говорил муж, повадилась рожать двойнями: Митю вместе с Любой, Володю с Олей, а Мишу с братиком Сережей. Девятилетний Митя в последний раз видел отца. Был он неугомонным охотником, имел утлую лодчонку, дорогое фамильное ружье, легавую старенькую суку Зазнобу. Однажды, в летнее воскресное утро, отправился он с Зазнобой на охоту и больше не вернулся домой, оставив своих горластых двойняшек сиротами. Говорили потом, что видели его лодку на той стороне Аму-Дарьи. Оттуда, из Фараба, вплавь добралась до Чарджоу любимица семьи Зазноба. У кого он был и что там делал? Эта роковая тайна долго оставалась неразгаданной. Думали всяко, но до истины докопаться не могли.
После исчезновения машиниста Медунова прошло более двух лет. Знакомые стали о нем забывать; вспоминали каждодневно и по-прежнему горевали о нем жена с детьми да закадычный друг Петра — фарабский лесник Федор Сухов.
Осторожный и дотошный мужик, Сухов догадывался, что дело здесь нечисто, однако доказательств никаких добыть ему не удалось.
Как-то ехал он в поезде со стороны Ташкента и повстречал в вагоне «желанного» человека, которого ему будто сам господь послал в спутники. Вез этот человек что-то тяжелое, завернутое в промасленную мешковину. Федора Сухова взяло любопытство, но спросить он не решался, выжидал удобного момента, чтобы на ощупь попробовать непонятный груз. К счастью, попутчик сам заговорил неподалеку от Фараба.
— Ты здешний? — спросил он Сухова.
— Как будто. А что?
— Дело у меня есть… Ружье вот надо зарегистрировать.
— Новое, купил?
— Купил, только старенькое.
— Покажи, любопытствую поглядеть. Люблю оружие: охотник и лесник… — проговорил Сухов, прикрывая полой плаща от проводника разобранное ружье.
— Посмотри.
Посмотрел Сухов на ложе и на казенную часть двустволки и не удержался от изумления.
— Ба! Вот так штука…