— Маланья… Миля, руку перевязать Петровичу! — засуматошился Гельды. — Тебе помочь, Петрович?

— Смотри-ка лучше на воду. Замеры какие? — спросил Медунов. Но и без замеров ему было видно, насколько сильнее пошла вода в русло канала. А значит — и на хлопковые поля.

До вечера обстановка не изменилась, и невозможно было предвидеть, как повернутся события: к лучшему или худшему. Работавшие весь день у плотины подбадривали Медунова и по одному уходили, чтобы с сумерками отправиться на дежурство.

Многолюдная дневная колгота спадала, затихал берег, и от этого становился слышнее негодующий рокот реки. У опушки дженгельной чащобы, где заготовляли камыш, вспыхнули первые костры. Дмитрий Петрович и Сергеев договорились, кого оставить на ночь в береговой охране, условились, какие суда и моторы бросать в прорыв по тревоге: и людей и машин было в обрез, ночь не предвещала покоя, да его и не ждали — лишь бы выстоять в единоборстве с неуемной рекой.

Уж сколько времени неотлучно находился Медунов на гидросооружении — домой он, кажется, и дорогу забыл; зато жена Лидия Ивановна — крупнолицая, статная волжанка — проторила извилистую тропинку от дома до места, к которому словно прирос Петрович; приносила ему еду и домашние новости. Завидев жену, Медунов объявлял:

— Ну вот, моя походная харчевня прибыла. Гельды, накрывай фанеркой пожарную бочку, стели газету, пировать будем. Лишь бы закусить принесли, а запить найдем чем — вон ее сколько, водички!

Лидия Ивановна втайне опасалась за жизнь Дмитрия, и он знал про ее тайну, при встречах пытался рассеять опасения, через силу, но шутил.

— Лида, в следующий раз собак с собой приведи. Соскучился. Всех приводи — и Джека, и Трезора и Пальму… Нет, пожалуй, Пальму оставь дома.

— Это почему же? — простодушно спрашивала Лидия Ивановна. В семье охотников (хозяйка тоже хаживала с ружьем на фазанов, а то и на диких кабанов) было три собаки. У каждой — узкая специализация, своя профессиональная хватка. Трезор, например, имел дело исключительно с дикими свиньями, впрочем не только с четвероногими свиньями… Лидия Ивановна больше всех любила Пальму — на этой струнке и пытался сыграть Дмитрий Петрович.

— А что Пальме здесь делать? — говорил он, искоса поглядывая на жену-охотницу.

— Что твоему Трезору, то и Пальме! Подумаешь, нежности к кобелям! — И вот-вот разгореться спору, для которого, как известно, все предлоги подходящи.

— Ладно, зови и Пальму, — выпрямлял свое «семейное положение» Медунов.

Лидия Ивановна поняла его невинный подвох, улыбнулась.

— И водяной тебя не берет!

Дмитрий Петрович нахмурился. Глянул куда-то в сторону, кратко ответил:

— Водяному хватит и одного Медунова. Старшего.

Засиделась дотемна Лидия Ивановна около Дмитрия. Жили они вдвоем, бездетно, друг без друга скучали; и в кино, и на рыбалку, и на охоту — вместе.

— Пришел бы хоть белье переменить, — сказала она перед уходом.

— Думаешь, если опасность, так я того…

— А ну тебя, все зубоскалишь! Все равно что звери вокруг ревут, а ты хиханьки да хаханьки. — Лидия Ивановна делала вид, что сердится, а сама была довольна им. — Попробуй только выкупаться. Слышишь, Митя?