Бородач, с трудом отрывая от земли вдруг отяжелевшие ноги, прохрипел:
— Не торопи, начальник, не торопи... Мне теперь некуда торопиться...
Только что упрекал Поликарпов усатого лейтенанта в беспечности его солдат. А сам? Опытный ведь пограничник, не с первым нарушителем государственной границы имел дело, но тут, видать, посчитал, что и у преступника должно же быть что-то похожее на чувство здравого смысла: дело проиграно, и надо с честью признать свое поражение.
Но Восьмериков не собирался признавать своего поражения — уж очень близко была она, долгожданная заграница, а на пути стоял только этот вот чернявый сухонький майор-пограничник, — автоматчики подались на вершину сопки, двое солдат с усатым лейтенантом остановились метрах в двадцати... Есть еще шанс. Единственный...
Упругим рысьим прыжком Восьмериков неожиданно метнулся к Поликарпову, выбил пистолет из его руки и одновременно успел выдернуть откуда-то из-под лохмотьев свой нож. Без замаха, коротко, расчетливо не ударил, а ткнул ножом и, не оглядываясь, огромными скачками полетел вниз, по каменистому склону сопки.
Лейтенант и двое солдат, находившихся невдалеке, бросились к Поликарпову на выручку. Но было уже поздно. Лейтенант успел лишь подхватить под мышки медленно оседавшего раненого майора. Поликарпов зажал свою рану руками. А между белых-белых пальцев сочилась кровь, обильная, нестерпимо красная...
— Берите живьем... В случае... стреляйте по ногам... Только по ногам...
Это были последние слова Поликарпова...
Но солдаты не расслышали. Сразу, в один миг, застрочили два автомата. Бравший разгон для очередного прыжка через каменную россыпь беглец будто споткнулся, медленно-медленно развернулся лицом в сторону стрелявших, постоял мгновение и рухнул на землю.
Автоматчики подбежали к упавшему бандиту, перевернули его на спину:
— Готов! Набегался!
И лейтенант сообщил по рации коменданту: задержаны двое нарушителей — Белугин и, по всей видимости, Восьмериков, но последний убит при попытке к бегству.
— Погоди-погоди, — насторожился комендант. — Почему докладываете вы, а не девяносто третий?
Это был позывной Поликарпова.
Пришлось сказать то, что надо было говорить первым делом, но говорить было страшно.
— Лежит рядом со мной, — спотыкаясь на каждом слове, через силу выдавил лейтенант. — Мертвый... Ударил ножом этот гад...
10. Возвращение
Вертолет еще находился в распоряжении комендатуры, и через пять минут майор Козлов был уже на месте происшествия. Вместе с ним прилетел сержант-санинструктор. Но Виктор Петрович ни в какой медицинской помощи уже не нуждался.
С вершины сопки замедленным шагом осторожно спускались автоматчики, молчаливые, присмиревшие, — о гибели майора Поликарпова им уже сообщили по цепочке — и бесшумно пристраивались в широкий круг, в центре которого возле тела погибшего стояли с обнаженными головами офицеры — комендант пограничного участка, экипаж вертолета и командир резервного подразделения, побледневший и растерянный. Подходившие солдаты снимали фуражки и застывали в скорбном молчании. Только сержант-санинструктор, низко склонившийся над Поликарповым, был в головном уборе, да еще трое солдат-часовых с оружием в руках, стоявшие в стороне возле распластавшегося на земле мертвого бандита Восьмерикова и окаменело сидевшего на валуне Белугина, зябко ссутулившегося и ко всему безучастного.
...Когда перед комендантом расступились солдаты, молча пропуская его в центр круга, где в тени невысокой елочки лежал Поликарпов, отрешенно спокойный и неподвижный, — только в этот момент Иван Кузьмич поверил, что Виктора Петровича нет уже в живых. И в этот момент перехватило дыхание, к горлу подкатил тугой горячий комок. Иван Кузьмич судорожно хватил глоток воздуха. Потряс головой, как бы заставляя себя очнуться от какого-то кошмарного видения, сказал чужим, срывающимся голосом, будто Поликарпов мог услышать его: