А вот я пойду работать на трамвае, буду носить синий саржевый костюмчик. Мама поддержала меня обычной своей отрывистой репликой в сторону:
– Вот как ты решила? Ну, попытка не пытка. Сделай все, что сможешь. Я тебе много раз говорила: не получилось – значит, не больно хотелось. То есть плохо старалась.
В переводе это означало: для человека нет ничего невозможного, а хотеть в этой жизни нужно всего. Вряд ли можно было придумать отклик более воодушевляющий.
Когда я вошла в контору компании «Маркет-стрит рейлвей», секретарша сильно удивилась, да и я удивилась не меньше, увидев грязноватые стены и обшарпанную мебель. Я почему-то ждала, что панели будут навощены, а полы – устланы коврами. Не встреть я ни малейшего сопротивления, я бы, наверное, и сама отказалась работать в столь непрезентабельном учреждении. Как бы то ни было, я объяснила, что пришла по поводу работы. Она уточнила, прислало ли меня какое агентство, я ответила, что нет, и она сказала, что они рассматривают только кандидатуры из агентств.
Но на страницах объявлений утренних газет были напечатаны приглашения на должности вагоновожатых и кондукторш – я ей об этом напомнила. Тут на лице у нее отразилось такое изумление, что моя подозрительная натура немедленно взбунтовалась.
– Я хочу получить работу, объявление о которой печатали в сегодняшней утренней «Кроникл», и мне необходимо поговорить с начальником отдела кадров. – Выговаривая высокомерным тоном эти слова и осматривая кабинет так, будто это нефтяная скважина на моем собственном заднем дворе, я чувствовала, как под мышками меня колют миллионы острых раскаленных иголочек. Она увидела путь к спасению, туда и кинулась.
– Его нет на месте. И не будет до конца дня. Можете зайти завтра, если он появится, я уверена, он вас примет.
После этого она развернула стул – ржавые болты скрипнули, – давая понять, что разговор окончен.
– Могу я узнать его имя?
Она полуобернулась, разыгрывая изумление: чего это я еще здесь?
– Имя? Чье имя?
– Начальника отдела кадров.
Нас накрепко связало лицемерное стремление доиграть эту сцену до конца.
– Начальника отдела кадров? А, его зовут мистер Купер, но я не уверена, что он завтра будет на месте. Он… Впрочем, можете попробовать.
– Благодарю вас.
– Не за что.
Я вышла из замызганного кабинета в еще более замызганный коридор. На улице я один за другим прокрутила перед мысленным взором все эти удручающе знакомые шаги, которые так старательно воспроизвели мы с секретаршей – хотя до того я никогда не оказывалась в такой ситуации, да и она, скорее всего, тоже. Мы напоминали двух актрис: обе знают свои роли наизусть, но тем не менее способны искренне плакать над древними трагедиями и заливаться смехом в смешных местах.
Этот краткий и мучительный эпизод не имел никакого касательства ко мне, к истинной мне – равно как и к этой глупой чиновнице. Эта история представляла собой повторяющийся сон, который сто лет назад выдумали бестолковые белые – и теперь он терзает нас раз за разом. Мы с секретаршей напоминали Гамлета и Лаэрта в финальной сцене: из-за того что один предок нанес ущерб другому, мы теперь вынуждены биться на смертельной дуэли. Равно как и потому, что должна же пьеса когда-то закончиться.
Я не просто простила секретаршу, я пожалела ее, как сестру – жертву того же кукловода.
Сев на трамвай, я опустила в ящик плату за проезд, а кондукторша глянула на меня обычным презрительно-суровым взглядом белых.