– Сестра, ступай принеси длинную вилку – вытаскивать картофелины.

– Мэм?

Неужели она действительно имеет в виду длинную вилку, которая висит на стене за кухонной плитой – на страшном расстоянии в миллион миль отсюда?

– Ступай, говорю, принеси вилку. Картофель подгорает.

Я выпростала ноги из тенет страха и едва не наткнулась на печку. Мамуля сказала:

– Этот ребенок даже об узор на ковре спотыкается. Продолжайте, брат Тейлор. Она еще чего сказала?

Знать, сказала или нет, мне не хотелось, но еще страшнее было выйти из освещенной комнаты, где вокруг приветливого огонька сидело все мое семейство.

– Ну, она «А-а-а-ах» еще несколько раз сказала, а потом ангелочек пошел прочь по потолку. А меня чуть кондрашка от страха не хватила.

Я добралась до безлюдного океана тьмы. Выбирать особо не приходилось. Я знала, какой мукой будет пробираться сквозь плотный мрак в спальне у дяди Вилли, но все лучше, чем оставаться и слушать дальше такую-то жуть. Кроме того, нет ничего хуже, чем разозлить Мамулю. Когда она бывала мной недовольна, она заставляла меня спать на краю постели, а в эту ночь – это я знала точно – мне нужно будет пристроиться у нее под боком.

Нога шагнула во тьму, и ощущение оторванности от мира едва не ввергло меня в панику. В голову пришла мысль, что я, наверное, никогда больше не выйду на свет. Я поспешно отыскала дверь, ведущую обратно к привычному, но стоило ее открыть, на меня тут же нахлынула страшная история, попыталась проникнуть в уши. Я затворила дверь.

Понятное дело, я верила в призраков, оборотней и «нечисть». Меня воспитывала ультрарелигиозная бабушка, негритянка с Юга; не вырасти я суеверной, это было бы ненормально.

Поход в кухню и обратно вряд ли занял больше двух минут, однако за это время я успела увязнуть в трясине на кладбищах, перешагнуть через пыльные надгробья и удрать от нескольких стай черных, как ночь, кошек.

Вернувшись в круг семьи, я про себя отметила, что устье докрасна раскаленной печки очень похоже на глаз циклопа.

– Тут я вспомнил, как оно было, когда мой папаша помер. Мы же с ним, как вы знаете, очень друг друга любили.

Мистера Тейлора и самого явно заворожил этот его мир загробной жути.

Я прервала поток его воспоминаний:

– Вот вилка, Мамуля.

Бейли лежал на боку за печкой, глаза у него блестели. Угрюмый интерес мистера Тейлора к собственной истории явно казался моему брату даже более захватывающим, чем само повествование.

Мамуля опустила руку мне на плечо и заметила:

– Ты чего-то дрожишь, сестра. Что случилось?