— Как вам сказать… Я нахожу промышленный шум даже успокаивающим. Что я не могу выносить, так это «ча-ча-ча», запущенную на всю мощь по радио в соседнем номере.

— Я понимаю. А сейчас не могли бы вы назвать людей, с которыми вы поддерживаете контакт с того момента как вы приехали на Кубу?

— Вы задали исключительно трудный вопрос. Прежде всего, что вы имеете в виду, говоря «поддерживаете контакт»? Например, я поддерживаю контакт каждый вечер с барменом в гостинице «Талисия». Он говорит немного по-английски, его научили бывшие гости из Америки. Мы говорим о киноактрисах. Я разговариваю со всеми, с кем удается. Это часть моей работы. Если вы имеете в виду официальные контакты, а никого не могу указать, кроме товарища Мола и девушки, которая показывает мне город. Ее фамилия Вест.

— Я имею в виду членов иностранной колонии.

— Иностранная колония? О да. Я могу назвать некоторые фамилии, которые я запомнил. У меня плохая память на фамилии. Очевидно, я не очень внимательно вслушивался, когда меня им представляли. Если бы я знал, что меня спросят об этом, то я бы обратил внимание.

— Вы, конечно, встречали мистера Стида?

— Да, действительно встречал.

— И вы знали его до приезда на Кубу?

— Нет, не знал.

— Вы писали ему или как-то были связаны с ним?

— Я с ним встретился однажды и до этого не знал о его существовании.

«Так вот в чем дело, — сообразил Фейн. — Причиной вызова был Стид. В чем же замешан Стид?»

— Вы не звонили ему, когда приехали в Гавану?

— Он звонил мне и приглашал провести вечер с некоторыми друзьями.

— Но вы утверждаете, что абсолютно не знаете его.

— Я его действительно не знаю. Он узнал о том, что я на Кубе. Мы с ним соотечественники. Это дань вежливости. К тому же, если кто-нибудь приглашает меня провести вечер, я обычно соглашаюсь. Я встречаюсь со всеми, с кем могу. Как я уже сказал, все люди моей профессии делают именно так. Я должен сказать, что меня несколько удивило, что это расценивается на Кубе как подозрительная деятельность.

— Прошу вас понять нас правильно. Это не подозрительная деятельность, мистер Фейн. Мы знаем, что журналист должен собирать информацию. И мы уважаем его права. Если же мы иногда вынуждены задавать вопросы, то только потому, что были времена в прошлом, когда журналисты злоупотребляли нашим гостеприимством и были на самом деле шпионами. Мы ни на минуту не сомневаемся в том, что ваша деятельность вне подозрений. — Она улыбнулась неубедительно. Ее толстая верхняя губа вдруг стала тонкой, чем-то напоминающей восточную саблю. — Мы в этом нисколько не сомневаемся. Но вполне вероятно, не зная того, вы вступили в контакт с лицами, которых мы обязаны рассматривать как подозрительных.

— Если это так, то я вас могу искренне заверить, что я действовал в полном неведении. Наконец, на Кубе я менее недели. Я никого не знаю. Я уверен, что вы согласитесь со мной в том, что у меня возникает вполне естественное желание отдохнуть, проведя час или два в обществе людей, говорящих на английском языке. Вполне вероятно, что в таком случае человек может стать орудием империализма, у меня не было оснований предполагать, что я им являюсь.

— Мистер Фейн, вы действительно с симпатией относитесь к социалистическому режиму?

— С исключительной симпатией. Я полагаю, что это может полностью подтвердить сообщение в газету, которое я послал вчера. Вы, очевидно, с ним знакомы.