Захария безмятежно улыбнулся.

— Воры, — сказал он. — Что же они у меня возьмут? Одежду вот эту? Я сам им отдам, если им нужно. А если убьют, то мне даже лучше будет. Разом все кончится, весь мой искус, и Господь меня, как невинно убиенного, сразу на небеса заберет.

Кажется, этот человек был искренен.

— На ночь вам тут оставаться нельзя, — строго сказал он. — И не думайте. Мне тут люди вообще не нужны, а уж женщина — тем более.

Он стыдливо потупился.

— А ты слышал нас прошлой ночью? — прямо спросил я, на что монах кивнул и, уведя взгляд в сторону, буркнул:

— Я молился, до меня не достигало.

Впрочем, судя по его покрасневшему в этот момент лицу, он был не вполне искренен и скорее, принимая желаемое за действительное, успокаивал себя.

— Если вам негде в Киеве жить, — сказал он, — то можете пойти к Федору-дьякону. Хоть он женщин тоже не принимает в доме, но ты все-таки оглашенный, — пояснил он мне. — Может быть, хоть на первое время сжалится.

Чтобы переправиться в Киев, нам пришлось украсть лодку. Множество их было привязано у дощатой пристани на нашем берегу Днепра. Видимо, смерды из расположенной здесь деревни занимались то ли рыболовством, то ли речным извозом, но количество лодок было велико.

Пользуясь тем, что напуганные нашествием жители еще не вернулись из леса к своим хозяйствам, я тщательно осмотрел доставшиеся в наше пользование плавсредства. Лодки были мелкие, почти плоскодонные, сделанные либо из тонких досок, либо долбленые. В одиночку столкнуть в воду такую колоду мне было не по силам, и я выбрал дощатую.

Погрузившись, мы поплыли к другому берегу. Помня об увиденной мною утром картине форсирования Днепра, я использовал найденный здесь же длинный шест и отталкивался им, доставая до дна. Правда, на всякий случай, взял я и весла, и правильно сделал. Оказавшись на середине реки, я вдруг почувствовал, что шест не достает до дна, и нас понесло течением.

Любава помогала мне, взяв второе весло и усиленно загребая, чтобы выправить лодку.

— А что это Захария тебе сказал насчет второго имени? — задал я вопрос. — А ты еще ответила ему, что не сказала бы… У тебя есть второе имя?

— Конечно, есть, — кивнула Любава, уже успевшая смириться с тем, что я не знаю самых элементарных вещей. — Только не второе, а первое. Второе — Любава, это для людей.

— А первое для чего?

— Первое имя — тайное, — пояснила девушка. — Его дают человеку родители, когда он только родится. Имя это знают родители и еще боги — все те, кто заботится о человеке. А чужим его знать нельзя.

— И какое же у тебя первое имя?

— Тебе тоже не скажу, — улыбнулась девушка. — Все зовут Любавой, и ты тоже зови. Ты же не бог.

— Нет, не бог, это точно, — покачал я головой. — Кстати, а в каких богов ты веришь?