— Мы спали в его дупле всю ночь. А если у него проказа?

Ах, вот оно что! Я и не подумал о такой возможности. Ну да, в моем мире никакой проказы практически не существует, нет реальной опасности заразиться этой смертельной, неизлечимой болезнью. Например, я, как врач, ни разу не сталкивался с этим древним проклятием рода человеческого. Нет, проказа теоретически существует и в нашем мире: в Индии, например. Даже в Средней Азии имеются лепрозории, где пытаются лечить эту болезнь. Но в России и Европе угроза заразиться проказой — чистая теория, даже смешная.

Но для Любавы это было совсем не смешно. Захария вновь покорно поднялся на ноги и одним движением распахнул свое одеяние, представ перед нами совершенно голым. Мы увидели худое, истощенное тело с впалым животом и выпирающими ребрами. Человек выглядел как узник концлагеря.

— Ты что, голодаешь? — спросил я его, пока Любава придирчиво присматривалась к сероватой, покрытой прыщами коже нашего нового знакомца.

— Это пост, — коротко ответил он, а потом, вскинув на меня глаза, горделиво прибавил: — Ты не знаешь, что это такое.

Тут я уже почувствовал себя вправе обидеться. Пусть я и ничего не смыслю в этом мире, но о посте я все-таки имею представление. Моя бабушка регулярно постилась перед Пасхой…

— Почему это не знаю? — возразил я. — Пост — это отказ от мяса и некоторых других видов пищи. Делается это для того, чтобы угодить Богу.

Немытое и занавешенное волосами лицо Захарии снова прояснилось.

— Ты христианин? — спросил он меня с надеждой. И вновь его потрясающая улыбка заворожила меня…

Но с ответом следовало быть осторожным. Конечно, бабушка, папина мама, крестила меня, когда мне было лет десять. Я хорошо помню, как она водила меня в храм на окраине городка и как мы там долго ждали в числе других неофитов. Но может ли называть себя христианином человек, который с тех пор ни разу не причащался? Пусть я не образец нравственности, но шутить с такими вещами не хотел.

— Нет, я не христианин, — пришлось мне ответить, и улыбка Захарии погасла.

— Ты оглашенный? — не желая терять надежду, уточнил он.

Я охотно кивнул, и мы оба вздохнули с облегчением. Оглашенный — это по церковной терминологии человек, который «оглашен», то есть ему известен смысл Евангелия. Что ж, для меня и моих взаимоотношений с религией это вполне подходящий термин.

— Он чистый, — радостно сообщила Любава. — Никаких пятен и лишаев нет. А я уж испугалась. Живет один в лесу, с чего бы это?

Успокоившись на предмет проказы, Любава даже слегка развеселилась.

— А что ты тут делаешь? — спросила она у Захарии, на что тот с достоинством ответил:

— Я — монах.

И снова в его голосе и в самом выражении лица промелькнуло что-то горделивое, словно этот нечесаный и давно не мытый человек ощущал себя гораздо выше нас.

— Но монахи живут в монастыре, — осторожно заметил я. — Разве тут монастырь?

— Ты ничего не знаешь о монашестве, — тихо ответил Захария. — В монастырях живут только слабые духом. Те, кому нужна поддержка себе подобных, кто не полагается на Господа. Я жил в монастыре, а потом ушел. Понял, что должен пройти искус.