Папа крикнул из соседней комнаты: дети, идите-ка сюда. Вы должны это видеть.

Мы обменялись взглядами и пошли в берлогу отца. Папа изумлённо показал нам на экран телевизора, где на взлётной полосе тлел сбитый самолет.

Вы должны помнить эту аварию, детектив. В самолёте находились семьдесят шанхайских студентов, записавшихся в летний лагерь Сан-Франциско для изучения английского, и пятеро их учителей. В то время мне еще предстояло узнать, какую роль в крушении сыграли поддельные детали самолета, но я вспомнила богачей, которые сидели за столом и хвастались тем, что отправляли своих детей в дорогие лагеря, в перерывах между косвенными упоминаниями о других незаконных сделках.

Мы с отцом и братом наблюдали, как самолет приземлился недалеко от взлётно-посадочной полосы, ударился о дамбу и был разрезан так же легко, как разрезается масло.

Репортёр рассказывал, как двух студенток, лучших подруг, выбросило с мест – их ремни безопасности не были пристегнуты. Они погибли почти мгновенно. На экране появился кадр школы, где находится летний лагерь. На пересечении улиц Ноэ и Двадцать пятой, в нескольких кварталах от моего дома. Сколько раз я проходила мимо красочного приветственного знамени на воротах?

Чем дольше я сидела перед телевизором, тем больше убеждалась, что эта история – моя личная, что она каким-то образом связана со мной. Может быть, потому, что это был худший кошмар каждой мамы. Или, может быть, связь была более абстрактной – я увидела Китай, то, как вся страна неслась вперед с головокружительной скоростью, не обращая внимания на препятствия, и что-то подсказывало мне, что самолёт разбился не случайно.

Когда брат предложил переключить канал, я отказалась, не в силах отвести взгляд от родителей, собравшихся в невзрачном шанхайском конференц-зале, ожидающих ответа на вопрос, что стало с их детьми. Они падали в объятия друг друга, не в силах устоять на ногах то ли от горя, то ли от облегчения, невозможно было сказать.

Но прошу прощения, детектив, я отошла от темы. Думаю, в целом вы поняли, как прошла моя поездка домой.

Это что? У вас есть запись, на которой мой брат говорит, что я рассказала ему о своей работе по продаже поддельных сумок? В машине, по пути за ужином?

Нет, это полное недоразумение. Он не это имел в виду. Правда, я пыталась ему объяснить, но он мне не поверил. Всё это звучало так нелепо, что он воспринял мои слова как шутку.

Позвольте мне объяснить. В тот же день, когда мы узнали об авиакатастрофе, мы с Гейбом поехали за парой пицц на ужин. Мы были в папиной машине, когда зажужжал мой телефон – пришло очередное сообщение от Винни.

Не волнуйся, написала она. Я позабочусь об этом.

Я знала, что она уже отправила частного детектива, чтобы собрать компромат на журналистку – всё, что заставило бы её отказаться от идеи писать статью. Я представила себе настойчивую молодую женщину, год или два назад окончившую школу журналистики, голодную до новостей, нетерпеливую, с минимальной зарплатой.

Когда Гейб спросил, кто мне пишет, я была уже не в том состоянии, чтобы врать. Винни, сказала я. Помнишь её?

Какую Винни?

Винни, мою соседку по комнате на первом курсе.

Ту, которая занималась махинациями на экзаменах?

Её самую.

Вы до сих пор общаетесь?

Я сказала ему, что теперь на неё работаю.