– Это у нас что? – спросил Симоненко, извлекая из кармана Жениных брюк пару наручников, – подарок для любимой женщины?

   – Ага.

   – Ну, понятно, – кивнул Симоненко, – твоя шалава любит, когда ты ее к кровати пристегиваешь.

   – Любит, – автоматически подтвердил Женя.

   – А оружия у тебя нет, – сказал Симоненко.

   – Да нет у меня ничего, нет. Напутал ваш мент, сволочь. Наложил в штаны и с перепугу напутал. Ну, на кой мне ваших мочить, подумай сам. Подумай!

   – А еще у тебя доллары, – словно не слыша ничего, спокойно сказал Симоненко, – пятьсот долларов новыми сотенными купюрами.

   – А что тут такого, – кто это запретил? – Женя и сам понимал, что балансирует на грани истерики и подобострастия, но ничего не мог с собой поделать.

   Все вывернулось как-то странно, и Жене казалось, что все, что сейчас говорит Симоненко, что все эти мелочи – наручники и баксы, ложатся странным, непонятным ему образом. Кровь заливала лицо, левый глаз совсем заплыл, и Женя не мог рассмотреть выражение лица Симоненко, и Жене казалось, что выкрикивает слова он в пустоту. Женя снова попытался сесть, нащупал опору немеющими уже руками за спиной и снова рухнул от удара Симоненко.

   – Ты лучше лежи, – сказал Симоненко, – лежи.

   – Да за что? – почти всхлипнул Женя.

   – Говоришь – просто привез друга своего к врачу?

   – Да, сам посмотри… те.

   – Тут тебе не повезло – приятелю твоему пуля в лицо попала. Хрен разберешь, была рана до пули или нет.

   – А эта, экспертиза? Ну, ведь можно…

   – Можно, только времени у тебя нет.

   – Да что…

   – А я ведь предупреждал Короля – охрана усилена, я этого убийцу не позволю убрать. А он тебя подставил. Ведь подставил.

   Женя застонал. Ведь ерунду городит подполковник, на понт берет. Ведь не врет Женя, не врет!

   – Еще вопрос – кто твоего приятеля порезал?