Он указывает в сторону ближайшей двери.

— Давайте там поговорим.

Обескураженность на этой стадии развития событий уже ощущается фарсом.

Зачем, спрашивается, говорить о чем-то в другой, неизвестной вообще, комнате?

Кира прикидывает, что при нем может быть пистолет. Глупая мысль — не потому что нет смысла убивать ее где-то там, когда можно расправиться прямо здесь, а потому что Карелин ее одной левой прихлопнет при желании. Одной левой, заведенной за спину, с закрытыми глазами.

— Как пожелаете, — ровным тоном комментирует Кира, но он улавливает издевку и втягивает воздух через ноздри слишком быстро.

Нет, ну что еще она может сказать?

Нет, я не пойду?

Нет, я вас боюсь?

Карелин аккуратно прикрывает за ними дверь. В соседнем техническом помещении окно имеется — но едва ли не под потолком. Как раз один их тех проемов, до которых пыталась допрыгнуть Кира с другой стороны завода.

Она останавливается у стены, а Карелин — напротив и поодаль: дневной свет вскрывает неровности и шероховатости лица, усеянного родинками, шрамами и впадинами.

И здесь, в пыльной, захламленной кладовой, в жерлове заброшенного завода мореходства, после идиотской стычки с бандюганами и наведением пистолета на главного городского криминального авторитета, с окровавленной рукой, и невозможностью оторвать взгляда от непроницаемого Карелина, Кира понимает, что она на самом деле никогда не интересовалась мужчинами до этого.

Да, подростковые симпатии и рациональные приглядывания к симпатичным, добродушным парням и обезличенные мечтания о переживаниях пылких и неповторимых, это все было.

Чего не было, так это… оказывается, можно смотреть на мужчину и достаточно находится в его присутствии и достаточно одного безличного десятиминутного разговора, и после… после пытаться хотя бы одну мысль в голове выловить на ходу, потому что мыслей, эмоций и реакций становится одномоментно много, и никуда они не растворяются, они складируются и двоятся, превращаясь в бесформенное месиво желания.

Интереса.

Потребности.

Ее внимание теряет способность осязать насколько… насколько Карелина много. Он смотрит в нее, слегка запрокинув голову, с выпрямленными, но соединенными впереди себя руками, и Кире катастрофически не хватает места в этой комнате, в этом городе, в этом мире.

Ни физического, ни душевного, никакого.

— В чем условие? — неуверенным тоном требует она ответа.

На тянущего время Брус не похож. Предательски отзывчивое сердце бьется у нее где-то на подходе к гортани, когда сквозь вихрь временного помешательства пробивается мысль, что Карелин может тоже чувствовать себя неуверенно.