— Не знаю, — честно отозвалась я.

Вообще-то постельные темы не рекомендуют обсуждать в СИЗО, да и вообще с малознакомыми людьми. Но других людей у меня рядом не было. Да и не факт, что я стала бы обсуждать возможную беременность, к примеру, с мамой — не те у нас были отношения. Да и обстоятельства сейчас тоже совершенно неподходящие.

К счастью, наш разговор был прерван резким окриком:

— Ясенева, на выход!

С выходом здесь была связана целая церемония, включающая в себя «лицом к стене» и вот это вот всё. И я привычно, но с плохо скрываемым раздражением выполнила нужные действия, понимая, что кого-кого, а Прокопьева видеть не готова.

Но непрошеная надежда на приезд Дэна заставляла меня каждый раз выходить из камеры и встречать полным разочарования взглядом мерзкого сусликоподобного следователя.

В этот раз его рубашка была белой, а галстук — узким и черным. Даже нос, сломанный Лазаревым, кажется, выглядел ровнее обычного. Вероятно, следователь успел прибегнуть к какому-то медицинскому вмешательству, безуспешно стараясь выглядеть хоть немного привлекательней.

Смерила Прокопьева выжидательным взглядом, без слов спрашивающим о цели его визита.

— Пляши, Ясенева, завтра на экспертизу поедешь, — объявил он, хотя я не видела в этом большого повода для радости. — С новым постановлением ознакомься, в нем вопросы изменились.

Взяла протянутые листы.

Вопросов было всего два: «страдает ли обвиняемая психическим заболеванием, если да, то каким именно» и «нуждается ли обвиняемая в применении принудительных мер медицинского характера».

Сама я казалась себе абсолютно адекватной, хотя и допускала что все сумасшедшие думают точно так же и вряд ли сомневаются в себе, поэтому считала, что экспертиза поможет определить правду более объективно.

Из головы не уходили мысли о возможной беременности и в собственной голове я пыталась посчитать дни, прошедшие с последней ночи, проведенной с Дэном. Или предпоследней. Или одной из почти сотни предыдущих.

Я помнила каждую. Эти воспоминания грели мне душу здесь, за забором из колючей проволоки. Каждое нежное слово и трепетное прикосновение. Каждый горячий поцелуй и любящий взгляд. Каждое признание, сказанное чувственным шепотом. Всё это — мои сокровища, которые все это время помогали мне удержаться на плаву.

Почему-то мы с Дэном, оба прагматики до мозга костей, никогда прямо не обсуждали вопрос о детях. Их появление в будущем казалось естественным и правильным следствием нашей любви друг к другу, но мы никогда не планировали конкретно «сколько», «когда» и «какого пола». Как-будто это вообще можно планировать.

— Ева Сергеевна, долго ты еще будешь дебет с кредитом сводить? Там два вопроса всего. Или успела настолько деградировать, что читать разучилась? — недовольно напомнил о себе Прокопьев, но я так и сидела, застыв с постановлением о назначении экспертизы и ручкой в онемевших руках.

Ёшкин кодекс, а если я и правда беременна? Может ли вообще родиться здоровым ребенок, зачатый и выношенный в условиях непрекращающегося стресса? Паршивая еда, отсутствие витаминов, недосып и нервотрепка вряд ли могли положительно сказаться на моем здоровье.

— Ясенева, ау! Мне вообще-то работать надо.

Перевела взгляд на Прокопьева, словно впервые его увидев. Пробормотала:

— Протокол давайте.