— Теперь, — сказал Кернок, — хороший пороховый пластырь с уксусом на его царапины, завтра все пройдет. — Потом обратясь к рулевому: — Держи за зюйд-вест, если увидите судно, дайте мне знать.
И он сошел в свою каюту, чтобы отыскать Мели.
ГЛАВА VII
Карлос и Анита
...Ce tumulte affreux, cette fievre
devorante... c"est l"amour...
Aver la morte innanzi gli peche per me.
Еще чувствовалось сладостное влияние полуденного воздуха, когда трехмачтовик «
Капитанскую каюту занимал Дон Карлос Тоскано со своей женой, богатый негоциант из Лимы, нанявший «
Дон Карлос с такой роскошью и щегольством убрал корабельную каюту, что невозможно было узнать ее. На серых и голых перегородках расширялись богатые обои, которые разделяясь над окнами, ниспадали волнистыми складками. Пол был устлан лимскими циновками, сплетенными из тонкой белой соломы, украшенными по краям широкими пестрыми узорами. Длинные ящики из красного полированного акапского дерева, сохраняли в себе камелии, мексиканские жасмины и широколиственные кактусы. Далее в прекрасном птичнике из лимонного дерева, накрытом легкой золотой сетью, порхали бенгальские зяблики с зелеными головками, пурпуровыми крыльями с золотым отливом и миловидные пуэрториканские попугайчики, совершенно голубые, с оранжевыми хохолками и клювами черными, как гебеновое дерево.
Воздух был чист и прохладен, небо ясно, море великолепно, и если бы не легкое колебание судна, вызываемое зыбью, то можно было бы посчитать себя на земле.
Сидя на богатом диване, Карлос улыбался жене своей, которая держала в руках гитару.
— Браво, браво, моя Анита! — вскричал он, — никто лучше тебя не поет про любовь.
— Потому, что никто сильнее не чувствовал ее, мой ангел.
— Да, и навсегда... — сказал Карлос.
— На веки... — сказала Анита.
И уста их встретились, и он прижал ее к себе порывистым движением. Гитара, упав к ногам их, издала сладостный, гармоничный аккорд, подобный последнему, затихающему звуку органа.
Карлос смотрел на свою жену взором, идущим прямо к сердцу, взором, который заставляет трепетать любовь, который производит болезненное ощущение. И она, распаленная этим огненным пронзительным взором, лепетала, закрыв свои утомленные очи: — Пощади, пощади, мой Карлос!
Потом сжав руки, она тихо опустилась к ногам Карлоса и оперла свою голову на его колени, так, что ее бледное лицо было как бы прикрыто ее длинными черными волосами, только глаза ее блистали сквозь них, подобно звездам среди мрачного неба.
— И все это мое, — думал Карлос, — мое, одного меня в мире, и навеки, ибо мы состаримся вместе, морщины покроют также это свежее, юное лицо, эти чудесные кольца свернутся в серебристые локоны, — говорил он себе, расправляя рукой волнистые волосы Аниты, — и став уже старой, старой бабушкой, она угаснет в прекрасный весенний вечер, посреди своих внучат, и последние слова ее будут: — Я соединяюсь с тобой, мой Карлос.