– Мы не будем торопиться, да? – спросил Витя тихо, и Нина опешила – она и понятия не имела, что нравится ему.

Он так сильно покраснел, что Нина тоже покраснела. Она подумала, что вот Витя мог бы стать ее мужем. После этого они долго сидели и молчали, боясь пошевелиться. Было как-то щекотно внутри и очень стыдно. Витя засобирался домой, и когда они соприкоснулись тыльными сторонами ладоней в коридоре, то оба замялись.

Когда он ушел, Нина долго не могла успокоиться. Ей нравилось, что в ее жизни неожиданно произошло такое приятное и большое, но как теперь быть, она не знала. И Катьки не было, чтобы поговорить. Впрочем, Катька была плохим советчиком – она же все сделала неправильно. И потому нельзя было повторить ее ошибку, но с другой стороны, Витя не хотел торопиться, а значит, такой уж большой угрозы не было.

Витя теперь не шел у Нины из головы – ей казалось, что он сразу же стал красивее и выше, чем был. Она вспоминала все, что знала о нем раньше, – как на физкультуре он подал ей руку, когда она упала, прыгая через козла. Как в столовой садился напротив, как однажды угостил ее бутербродом, когда их оставили мыть окна в кабинете. Вернее, это было дежурство Нины, но ее сосед по парте заболел, и Витя сам предложил подежурить за него. Как он на контрольной дал ей шпаргалку и пересел зачем-то с первой парты за вторую – ближе к Нине. И эти их занятия. Выходило так, что Нина нравилась Вите давно, но не замечала этого. А может, даже он был в нее влюблен. Это было так приятно и радостно, что Нина почувствовала себя очень красивой и умной девочкой, такой, в которую можно влюбиться и ждать много лет.

Она подошла к зеркалу и посмотрелась в него. Девочка и девочка – ничего особенного. Коса, челка, карие глаза, обычный нос, рот – тоже ничего особенного. Но взгляд у нее сейчас был такой довольный и радостный, что она показалась себе действительно красивой. Утром, когда мама ушла на работу, Нина вынула Катькин лак, который прятала между матрасами, и накрасила ногти. Получилось не очень ровно, кое-где она мазнула в сторону, но все равно теперь ее пальцы были похожи на сияющие драгоценности, и от этого Нине стало еще радостнее. Перед Витиным приходом она распустила волосы и надела одно из старых Катькиных платьев. Она всегда донашивала за Катькой, но среди ее вещей были и те, которые Витя еще не видел и подумал бы, что они новые. Она выбрала нарядный сарафан с крупными цветами. Перед самым его приходом Нина вдруг почувствовала себя глупо – надо вести себя как обычно, а она вырядилась как дура. Она торопливо переоделась, заплела косу и уселась ждать. Витя опаздывал, и Нина подумала, что он застеснялся и теперь, наверное, не придет.

Но Витя пришел. Он тоже старался вести себя как обычно, но почему-то теперь не получалось. Они позанимались биологией, химией, а потом так и сидели, не зная, о чем теперь говорить и как.

– Красивый лак, – сказал вдруг Витя очень серьезно.

Нина почему-то засмеялась. Витя взял ее за руку и посмотрел ближе. И именно на те пальцы, которые Нина накрасила неровно. Она отдернула руку:

– Я первый раз красила. Намазала там мимо…

Витя тоже засмеялся. Нина сидела, смотрела на него и думала, как же так получилось, что два вроде бы почти взрослых человека, которые только что обсуждали пропилен-гликолевые соединения и четырехкамерное сердце крокодила, сидят теперь в темноте, боясь пошевелиться, и не знают, что им делать и о чем говорить.

– Давай, как будто ничего не было? А то сидим как идиоты, – сказал вдруг Витя.

Нине понравилось, что он это предложил, потому что торопиться было нельзя, а сидеть и стесняться было совсем уж невыносимо.

– Давай. А то я представила, как мы с тобой еще несколько лет сидим и стесняемся.

Витя почему-то удивился, а потом обрадовался. Нина только теперь сообразила, что он имел в виду то, что как будто вообще ничего не было, и обиделась. Витя заметил это и испугался. Все как-то само собой запутывалось, усложнялось, и Нина не понимала, что им теперь делать. И Витя не понимал. Они посидели еще немного.

Внутри все будто наполнялось обжигающей и густеющей жидкостью, которая почти так же, как если перепить чаю, колыхалась внутри, но только это было не в желудке, а в груди, и если от переполненного живота отдавало в горло, то сейчас почему-то теплело вокруг ушей и спускалось от них к шее. Эта горячая волна мешала думать и давила на глаза: мир становился расплывчатым и немного нарисованным – будто в линзе, через которую Нина смотрела на мир, подкрутили насыщенности и придавили резкость. В детстве Нина часто играла так с телевизором – выкручивала регуляторы во все стороны и смотрела, что будет. Мир в телевизоре становился то размытым и бледным, то, наоборот, неестественно ядовитым и пестрым. Но тут повернуть регулятор было нельзя – эта волна, идущая изнутри, будто сама меняла настройки, и хотелось вернуться в привычное состояние. Для этого нужно было просто от Вити отвернуться.

Но одновременно с наполненностью будто нарастало и какое-то магнитное притяжение, подволакивало Нину ближе, но потом вдруг отталкивало – как если стараешься свести два магнита, а они не сходятся, как ни дави и как ни пытайся удержать, слипаются совсем не теми сторонами, которыми ты хочешь. И было понятно, что если прямо сейчас, прямо здесь пересилить себя и прикоснуться, все сойдется, слипнется так, что уже никогда не разорвать. И потом будет пусто и грустно быть дома, садиться за уроки, будто эта волна рассеялась не совсем, настройки выправились не до конца, и остатки странной густоты все еще подволакивают магниты друг к другу. При этом и прикоснуться тоже было страшно, потому что было неясно, есть ли оно – притяжение с другой стороны, или это просто свои настройки сбились так сильно, что тебе кажется. Нина подумала, что это от страха и от недоверия к себе – она же точно чувствует, что есть, она видит и ощущает даже через сбитое и мутное свое состояние, даже через волну.

Она хотела прикоснуться, задеть, потрогать, но все эти сомнения накалялись внутри при каждом движении, потому что это не она должна делать, так неправильно, она девочка. Она может только оттолкнуть или согласиться. И эта уверенность в том, что должно быть именно так, была не каким-то придуманным или кем-то рассказанным правилом, которое Нина почему-то запомнила, это шло глубоко изнутри, оно было настоящим и правильным. И Нина чувствовала, что в этом месте она совпадает с той глубокой и скрытой частью мира, в котором живет добрый бог и хорошие люди.

– Нет, ты не поняла, я просто… Я не знаю, – добавил Витя. Вид у него был настолько растерянный, что Нина и сама еще больше растерялась.

– Можно я тебя поцелую? – спросил вдруг Витя.

Нина обрадовалась, что темно и он не увидит, как она покраснела, – она чувствовала, как щеки сами собой горячеют и наливаются кровью. Нине очень хотелось поцеловаться, но за этим случился бы секс и все как у Катьки и Наташки.