Уходя, женщины и девочки постоянно оглядывались на свой дом под тесовой крышей, в узких окнах которого сиял свет, а из сдвоенной трубы на крыше шел заметный даже в темноте дымок. В какой-то мере поражена была даже Марина Витальевна.
– Ну, Петрович, – уважительно сказала она, орудуя половником, – ты могёшь. Прямо действующая модель цивилизации.
– Не могёшь, а могешь, Витальевна, – хохотнув, в тон ей ответил тот, и весь его голос передавал чрезвычайную степень довольства и удовлетворения. – А цивилизация, как и разруха – она не в сортирах, она в головах. И в этом смысле у нас все еще впереди. Старшее поколение, наверное, уже не переделать, но вот молодежь, а особенно дети – это наша настоящая надежда.
На ужин было густое и горячее варево из свежей подсоленной свинины и молодой картошки. Дух от него шел такой, что у проголодавшихся членов клана Прогрессоров заурчало в животах. Для освещения опять разожгли большой костер, пламя которого взметнулось до небес, и ужинали, озаряемые бликами пламени. Ни о каких танцах не могло быть и речи, так как все отчаянно устали, а от реки уже ощутимо тянуло ночной свежестью, и всем хотелось поскорее забиться в тепло и уют, и забыться до завтра сладким сном.
Покрутив головой, учитель нигде не увидел ни Сергея-младшего, ни Гуга, но коллега успокоил его, сказав, что еще на закате он дал парням две палатки и вместе с двумя женами на выбор отправил на ночное дежурство к картофельному полю. Вон там видно, как в темноте горит их костер.
– А Катя-то здесь? – обеспокоился Петрович, – неужели скандал в благородном семействе?
– Вот в этом-то вся и суть, господин поручик, – хмыкнул Андрей Викторович, – она сама выбрала мужу пару на эту ночь, сама снарядила и отправила. Ей, знаешь ли не до того, у нее теперь живот.
– Ну, если так, – сразу расслабившись и разулыбавшись, сказал Петрович, – тогда я действительно рад. Хотелось бы, чтобы семейные скандалы обходили наш клан стороной.
– Поживем – увидим, – кивнул второй мужчина и пожал товарищу руку. – Ну ладно, бывай, Петрович, а то мои меня уже ждут.
Вскоре все разошлись по своим домам. Полуафриканки и девочки из Лизиной бригады – к себе, в новую, совсем готовую казарму, спать в тепле и уюте, а остальные – по своим шалашам-вигвамам. Наступила тишина, прерываемая только редкими всхрапываниями привязанной неподалеку лошади. Клан Прогрессоров прошел еще один этап в своем становлении, а завтра будет новый день, заполненный новыми трудами, заботами и, возможно, неожиданностями.
Часть 8. Уроки выживания
21 августа 1-го года Миссии. Понедельник. Пристань Дома на Холме.
Ночью лагерь был разбужен отчаянными криками и женским визгом со стороны казармы, а также оглушительным лаем Зары. Было такое впечатление, будто в общежитие к пэтэушницам ломится толпа пьяных хулиганов. Мужчины тут же натянули прямо на голое тело камуфляжные штаны и куртки и, похватав фонари и оружие, выскочили разбираться, что произошло.
Восходящий серпик убывающей луны давал чрезвычайно мало света, но даже в этом полумраке обежавшие вокруг казармы мужчины увидели, что возле погреба с засоленной свининой возится что-то большое, косматое и рычащее.
– Медведь! – произнес отставной прапорщик, деловито и спокойно снимая оружие с предохранителя.
Действительно, мохнатое существо нельзя было спутать ни с кем другим. Видимо, топтыгин, обитающий поблизости, унюхал запашок свежей свининки и, уверенный в своей безнаказанности, явился полакомиться деликатесом. Крышку, прикрывающую лаз в погреб, он откинуть сумел, а вот дальше не пролезала не только задница, но и плечи, и теперь мишка, орудуя передними лапами как крот, пытался расширить отверстие. Его старания особого успеха не приносили – и косолапый ворчал и злился все сильнее.
Расстояние до медведя было всего метров двенадцать и Андрей Викторович выстрелил картечью из Сайги прямо в оттопыренный медвежий зад. Оскорбленный таким поношением своего достоинства, медведь вытащил голову из лаза, попутно треснувшись башкой о балку перекрытия погреба, встал на дыбы и грозно зарычал, пытаясь напугать жалких людишек. Это была последняя глупость в его жизни, потому что второй выстрел прямо в грудь медведю сделал уже Сергей Петрович, вскинув к плечу свой «мосин». Тяжелая полуоболочечная пуля, выпущенная почти в упор, пробила ему грудную клетку, разорвала сердце и легкое и вышла из-под лопатки, оставив дыру размером в два кулака. Рев топтыгина перешел в придушенный хрип, после чего он рухнул как подкошенный и, дернувшись еще несколько раз, затих. С такими ранами не живут даже медведи.
– Тьфу ты, напугал, сволочь лохматая, – только и смог сказать Сергей Петрович, унимая бешено бьющееся сердце, – халявщик лесной. Чужой свининки толстожопому захотелось, понимаешь ли… Сниму шкуру и сделаю Ляле шубу на зиму, чтоб знали всякие, как лазить по чужим закромам…
– Кто придет к нам пожрать на халяву, – философски заметил Андрей Викторович, – тот сам станет обедом. А ты, Петрович, молодец – не растерялся.
– Какой там не растерялся… – ответил Сергей Петрович, переводя дух, – до сих пор поджилки трясутся.