— Готово! — весело сказал подошедший к ним Давид. — Теперь можно домой идти. А кто это с тобой? — он с любопытством посмотрел на рыжую даму.

— А я вот знакомая твоего друга, — улыбнулась женщина. — Ой, какой же ты хорошенький, — женщина провела когтистой лапой по щеке Давида. — И целуешься, небось, хорошо. Вон какие губки сладкие!

— Наверно, — улыбнулся ей Давид.

— Да уйдешь ты? — уже не скрывая раздражения, сказал ей Артем.

— Уже ухожу. А ты приходи, чль, — рыжая повернулась к Артему. — И шаломщика свово приводи, — она развернулась к ребятам спиной и медленно пошла по дорожке, мерно покачивая бедрами.

Настроение было испорчено. Артем толкал по дорожке тележку и мрачно смотрел под ноги.

— Артем, ты за меня стесняешься? — спросил вдруг Давид.

Артем остановился и повернулся к другу.

— Нет, Давид. Я не тебя стесняюсь. А ее.

— Почему? — задал свой любимый вопрос Давид.

— Понимаешь… она из моей прошлой жизни. И она грязная. А ты чистый, и я не хочу, чтобы грязь прилипла к тебе и испортила, — и это было правдой. Артем не хотел, чтобы Давид увидел его в компании этой рыжей шалавы. Он не пил водки, потому, что не хотел, чтобы Давид видел его пьяным. Он не ругался матом, чтобы слух Давида не касалась грубая речь. — И вообще, — закончил он мысль, — давай-ка прибавим шагу. Мама, наверно, уже курицу варит и ждет муку.

Позади барака, стояла старая печка, обложенная позеленевшим от старости кирпичом. На ней женщины кипятили белье или грели воду для мытья. Сейчас на печи стояла большая алюминиевая кастрюля, прикрытая деревянной крышкой.

Бульон был жидким и не очень наваристым, но запах, который он распространял по округе, был просто сказочным. Это был запах настоящего куриного бульона. Помимо самой «виновницы торжества», большой курицы, в нем варилась одна морковка, луковица и несколько зубчиков чеснока. Получив муку, Роза высыпала ее в большую миску, вбила туда же пару яиц, кинула щепотку соли и влила тонкой струйкой воду.

Ровно в три часа все жители барака расселись за большим столом, на краю которого стояла кастрюля с супом. Все по очереди передавали свои миски, и Роза большим половником наливала в них бульон с клецками.

Скорее это были клецки с бульоном. От натуральных яиц они были яркого желтого цвета, и только мука придавала им немного серого оттенка.

Артем съел сначала клецки, а потом допил ароматный бульон вприкуску с тонкой вафельной мацой.

— Ну шо? Наелись, оболтусы? — Роза подошла к ним сзади, обняла обоих за плечи и по очереди чмокнула в макушки.

От этого простого прикосновения в душе у Артема потеплело. Он чуть откинул голову назад и положил голову на большую грудь женщины. Она гладила его стриженную голову, аккуратно обходя пальцами шрам, и говорила что-то нежное и ласковое на своем странном языке.

— Мама говорит, шо ты славний. Шо ты засчитник, — перевел ему Давид.

От этих слов по спине Артема прошел холодок. Четырнадцатое августа. Эта славная и добрая женщина должна погибнуть в этот день. А Давид, который сейчас с любовью и нежностью смотрит на мать, будет оплакивать ее смерть. Нет, этого не должно случиться!