Кем надо быть, чтобы оставить грудничка в машине? В ту же секунду меня пронзает страшная мысль: заподозрят меня. Я пытаюсь успокоить дыхание, но вместо этого дышу еще чаще и уже не могу не обращать на это внимания. Скажут, что Алистер хотел забрать у меня Хлою, поэтому я решила забрать у него Ноя. Я смотрю на входную дверь. Полиция первым делом явится сюда — возможно, даже раньше, чем в дома к местным педофилам. Я проверяю, заперта ли дверь. Выглядываю в окно, смотрю, не приближается ли свет фар, прислушиваюсь, не воют ли сирены. Пока ничего.

Хлоя. Нужно подготовиться. Предупредить ее.

Не пить.

Наливаю бокал красного и выпиваю залпом. Зная, что это страшно дорого, набираю номер адвоката. Она отвечает не сразу.

— Алло? — отзывается она тихо и как-то неуверенно.

Я рассказываю ей о том, что прочитала, и жду, пока она стучит по клавиатуре и читает то же самое. Потом отчитываюсь обо всех своих передвижениях в этот вечер. Забрала Хлою из школы в 15:15. Отвела ее на плавание. Вернулись домой.

Поужинали малайскими лепешками с мясом, посмотрели телевизор, уложила ее спать. Да, я была с ней всю вторую половину дня, с пятнадцати тридцати — только выбежала за лепешками на ужин. Да, я часто выбегаю ненадолго. Я одинокая мать. Ей четырнадцать. Я звоню маме. Они с папой будут здесь через час с небольшим.

Я надеюсь, что они опередят полицию.

Открываю дверь к Хлое. Она спит в обнимку с коричневым медвежонком — подарком Алистера на шестой день рождения. Я заглядываю к ней хотя бы раз за ночь, посмотреть на свою взрослую девицу — уже почти женщину, спящую как маленькая. Смешная и трогательная, вцепилась в плюшевого зверя, вытершегося до набивки за восемь лет слез и объятий. Хлоя злится на отца за то, что он не пытается с ней повидаться (ну или пытается, но слабо), но винит не его, а Джоанну. Девочка скучает по отцу. Как и большинство детей в подобной ситуации, она мечтает о том, что в один прекрасный день Джоанна исчезнет и наша семья снова станет как раньше. Я уже и не упомню, сколько раз она спрашивала, не могу ли я хотя бы попытаться вернуть его.

— Этого не будет, — каждый раз говорю я ей, еле сдерживаясь, чтобы не рассказать, что я на самом деле о нем думаю.

Мне трудно, чудовищно трудно сдерживаться, но ей будет проще стать счастливым человеком, если она сможет и дальше любить отца и восхищаться им. А если теперь он отнимет у меня Хлою? Если родители не доберутся сюда раньше, чем полиция, меня арестуют, а Хлою просто возьмут и отдадут ему. Даже если он сейчас в шоке и убит горем, он — ее ближайший родственник после меня, так что такая вероятность существует. Этого нельзя допустить. Я возвращаюсь на кухню и наливаю себе еще бокал, выпиваю его, иду к Хлое и присаживаюсь на край кровати.

Я провожу ладонью по ее челке. Чего я только не придумывала, чтобы перестать видеть в ней его копию. Темные ресницы у нее — от бабушки, а не от него. Мне всегда нравилась его мама, и, вернувшись в Австралию, я сделала все, чтобы они с Хлоей виделись. Обычно они встречаются где-нибудь в центре, и Хлоя всегда возвращается с кокосовыми ирисками и пакетами с подарками.

Она хмурится во сне. Опять папа снился — так она скажет, когда проснется. «Мы просто обедали вместе, ничего такого, он сидел рядом и ел» — или что-нибудь в этом роде.

— Хлоя, — шепчу я.

— Ммм?