— Он мертв, я знаю.

— Ты не можешь этого знать.

— Через трое суток любой это знает.

— Наверняка этого знать не может никто, Ал.

Алистер, а не Ал! Зачем я назвала его так? Алом звали мужчину, в которого я была влюблена. А это — Алистер, тот, кем он оказался на самом деле.

— Я не могу лишиться их обоих, — говорит он, и я понимаю, что это значит. Он по-прежнему хочет ее забрать.

Гнев поднимает меня с табурета и швыряет к столу, по другую сторону. Я скрещиваю руки.

— Значит, несмотря ни на что, мы все-таки будем судиться?

Он разводит в стороны и разворачивает вверх обе ладони — он открыт передо мною, он умоляет его понять.

— Я потерял сына! Ноя больше нет. Хлоя — это все, что у меня осталось. Я думаю только о том, что будет правильнее для нее. Ты ведь сама видишь, что у нее не все ладно, правда? Все остальное я уже загубил. Может, хотя бы ей я смогу помочь. Может, мы сможем с тобой договориться? Мирно? Ну ведь должно же в этом мире хоть что-то сложиться хорошо?

Он опять рыдает. И я опять обегаю стол, чтобы обнять его.

— Моего малыша больше нет, — говорит он. — Я ненавижу себя. Ненавижу себя! Прости, что я причинил тебе столько боли! Скажи мне, что прощаешь! Пожалуйста, скажи, что мы сможем все уладить, скажи, что это возможно — ради Хлои!

Он не станет отнимать ее у меня. Мы не будем судиться. Мы все уладим вместе! Обвинения, которые я так долго готовилась ему предъявить, рассеиваются. Я говорю, что прощаю его.

Говорю, что, конечно, мы все уладим.

Меня переполняет восторг. Я свободна. Мне больше не надо бояться и прятаться. У меня не отберут Хлою. У меня нет врага. Никто не стремится причинить мне боль. Мне не нужно больше ни в чем убеждать социальных работников (или восстанавливать их пошатнувшееся доверие). Меня не станут публично мучить в суде. Я могу выпить бокал вина, если захочу. Я так много улыбаюсь у себя в кафе, что получаю пятьдесят долларов чаевых. Хм, надо будет делать это почаще.

Забрав Хлою из школы, я говорю, что все в порядке, нам не придется расставаться — и мы обе прыгаем от счастья. Я сообщаю ей, что мы едем праздновать. Она спрашивает куда, и я говорю — куда она захочет. Она говорит, что, раз так, то я могу поснимать дурацких фоток для своего дурацкого альбома, и тогда я достаю альбом из сумки и говорю:

— А ну-ка, хватайся за один конец, а я — за другой.

Она так и делает, мы разрываем альбом пополам и громко хохочем.

Хлоя настроена сентиментально и хочет сделать что-нибудь такое, что мы делали вместе раньше, поэтому мы отправляемся в Луна-парк, и я даже решаюсь прокатиться с ней на американских горках. Я теперь ничего не боюсь. В самых страшных местах Хлоя вскидывает руки над головой и смеется над тем, как я ору. Она покупает себе голубое мороженое и берет его с собой в тележку Поезда Привидений, а потом в темном тоннеле бросает кусочек мороженого мне за шиворот, и я подскакиваю от ужаса. Мы берем фиш-энд-чипс, едим на пляже Сент-Килда и смотрим, как мимо по набережной носятся роллеры и как солнце медленно садится в воду. По дороге домой мы покупаем два DVD и семь пакетов леденцов — и смотрим фильм, набив рот сладостями. Правда, Хлоя засыпает примерно на середине, со счастливой улыбкой на лице.

Меня переполняет восторг. Потеряв Ноя, Алистер изменился. Где-то глубоко в нем все-таки остался тот мужчина, в которого я когда-то влюбилась. Хороший человек. Способный страдать. Все позади. Я в безопасности, я счастлива, и я засыпаю…