Замес торопливо перебрался к телеге. Не оглянулся в отличии от меня… А надо ли? В четырех спасенных проступили легкие детали — шрам над бровью, трещинка на губе, следы зубов на ухе. Брюнеты, шатены, блондины, высокие, низкие, худые… И нахер, ни к чему загрязнять память. Пришли — ушли. Результативность, бл…

Скрипнула телега, поистрепалась подруга. Команда выстроилась в походный строй и дружно замесила обломки. Нам бы выбраться на улочку, отмеченную рядком кривых фонарей, а там по первости дорожка относительно прямая. Крыса повертела головой, пригляделась к ориентирам и уточнила:

— На Лодочку?

— Хочу глянуть, откуда высрало любителей восхода, — кивнул я. — Близко подходить не будем. Оценим втихую и подумаем.

Замес встряхнулся, отгоняя призраков прошлого. Надо полагать, для него ключевое слово «подумаем». Ну, лишь бы не кис, яйцеголовый. А через часок нас всех взбодрили… Тропинка и впрямь с подвохом.

Очередная приметная веха, к которой вышли по наводке Камилы, напоминала длинное ущелье. Узкий переход между корпусными стенами технических строений, что монолитом возносились на пять-шесть метров и расходились зубьями трещин. Среди местных охотников переход так и назывался — «Щелка».

Занырнув в теснину, выровняли телегу и аккуратно покатили. На ухабах изломанного асфальта колесницу периодически подбрасывало и, под злобное шипение тощего, прикладывало к стеновой кладке. Акустика на славу — двигались со скрежетом и треском, объявляя зоне о присутствии команды. Я морщился, мимоходом отмечая кустарные надписи на облицовке — «Зина», «Вифлеем» и «1934». Наскальная живопись не блистала разнообразием, сделана вскользь, от скуки и одури перед серым однообразием. Шест, когда телега шла ровно, тоже косился и эдак характерно шевелил пальцами…

— Не вздумай, — обратился я к его к спине. Боец вздрогнул и подналег.

Крайние метры преодолели на костлявом подъеме, выкатились гордо на небольшую техническую площадку — прямиком к радушным сухим. Средняя отара, вяло колыхавшаяся среди обломков, разом вздрогнула и напряглась — поджарые оборванные тела развернулись с незабываемым треском, пролился клекот… Жадный рывок тварей слился с моим приказом:

— Назад!

Отступили, утягивая транспорт. Я прикинул варианты — думаю, метров двадцати хватит. Ореол тусклого света от начала прохода перечеркнули тела, заметался топот покореженных ног. Становится шумновато. Бойцы занервничали, инстинктивно чувствуя, как теснина превращается в западню. Сучья психология, уважаю.

— Стоять. Шест, Замес с щитами по бортам. Закрылись и держите, за каждый косяк пропну. Остальные похватали копья и на телегу.

— Выстрелю! — Крыса дернула арбалет.

— На телегу, бл…! — рявкнул я в напряженное девичье лицо. Мелкая осознала и вихрем вознеслась на тюки. Блеснуло копье. За самодеятельность пожурю, как водится, мягко…

Старый добрый багор, я соскучился. Увесистое древко приятной шершавостью прошлось по ладоням. Напоим сталь…

Сшиблись. Вонь и хрип накрыли волной; замесили ноги, сминая мусор… Часть сухих уперлась в телегу, но большинство жадно потянулось по флангам, колотясь о щиты в неистовом голоде. Замес выдал некую протяжную ноту напряжения, наклонился, скалясь в усилии…

— Держать! — Я засадил острие в гнилое буркало глаза. Доворот, тело под массу нападавших… Следующий удар.

— А-а…. — Фрау решила озвучить тычок. Плеснуло черным, заскорузлая рука цапнула воздух в попытке достать женскую ногу. Крыса успела рубануть Малютой и оформить пару выпадов — в горло и плечо.

— В голову! — рявкнул очевидное.

Передок колесницы уверенно чернел, по металлу сползали неприглядные ошметки. А я различил яростный шепот тощего: