Книги
Пиратские утопии. Мавританские корсары и европейцы-ренегаты
Однако Старый Плясун действительно оказался
…Дансер, в благодарность за великодушное обращение с ним французских властей, подарил герцогу де Гизу, губернатору провинции, две бронзовые пушки, которые, к несчастью для последующих событий, были предоставлены ему во временное пользование правительством Алжира. Разумеется, алжирцы, крайне возмущённые «предательством» Дансера, потребовали возврата этих двух орудий.
Политический кризис развивался медленно, но уверенно. Гиз отказался отдать свои пушки, однако события во Франции, никак не связанные с Дансером, отодвинули начало войны. Генрих IV пал жертвой убийцы, регент Мария Медичи столкнулась с проблемами как в Рейнской области, так и в Париже. Ничего не предпринималось. Именно такого кризиса и ждали алжирские рейсы: французская средиземноморская торговля была обширна, богата и соблазнительна, а с отказом французского короля предоставить возмещение всё это оказалось блестящей возможностью для корсаров8.
В конце концов орудия всё же были возвращены в Алжир – возможно, это было самое худшее унижение, которое Франция когда-либо претерпевала от своей будущей колонии.
Мы могли бы продолжать отыскивать имена многих обосновавшихся в Алжире ренегатов и даже названия кораблей, на которых они плавали и которые захватывали, но мы не узнаем существенно больше о том, как они жили, а с ещё меньшей вероятностью – об их мыслях и чувствах. Нет нужды говорить, что некоторые из них были мусульманами в лучшем случае лишь по имени и презирались благочестивыми единоверцами за то, что продолжали употреблять алкоголь, сквернословить и «петь, как христиане» даже после своего обращения. Но как быть с тем моряком из Сен-Тропе, вызвавшим дипломатический инцидент, когда французский консул попытался предотвратить его «превращение в турка»? Каковы были
Неоднозначность ренегатов отражалась даже в языке. Смешение народов в Алжире должно было порождать мультиязычный кошмар неправильного перевода. Был необходим лингва франка – язык межэтнического общения, и он в самом деле появился под названием
V. Алебастровый дворец в Тунисе
Прежде чем мы, наконец, отправимся в плаванье к Сале, мы должны сделать ещё один краткий вояж по Средиземноморью в поисках ренегатов. Чрезвычайно разочаровывает то, что у нас нет
Начав свою жизнь батраком в Сомерсете, он к 1611 году уже командовал флотом в сорок судов. В 1612 году он совершил нападения на рыбацкие флотилии у берегов Ньюфаундленда, чем впоследствии стали заниматься и вест-индские пираты. Там он чистил и ремонтировал свои суда, захватывал в соответствии со своими нуждами провизию и снаряжение, а также завербовал 100 человек в свою команду. Где бы он ни появлялся, будь то в Западном Средиземноморье или у побережья Ирландии, он сеял опустошение. Устав, наконец, от жизни ренегата, он поступил на службу к герцогу Савойскому, купил себе титул савойского маркиза и женился на даме благородного происхождения1.
Книга Даниэля Дефо «Всеобщая история пиратов» (Лондон, 1724), вышедшая под именем Чарльза Джонсона
Как-то однажды Эстону рассказали, что Яков I Английский предлагает ему помилование. «С какой стати я должен слушаться приказов короля, – спросил тогда он, – если я и сам по себе король?» Эта насмешка воскрешает в памяти те бесчисленные речи, которые помещены в книге Дефо «Всеобщая история пиратов», что намекает на существование некоей пиратской «идеологии» (если этот термин тут не слишком громок), своего рода прото-анархо-индивидуалистического подхода, пусть и нефилософского, который, по всей видимости, вдохновил более образованных и классово-сознательных буканьеров и корсаров. Дефо сообщает, что пират по имени Капитан Беллами произнёс следующую речь, обращаясь к шкиперу захваченного им торгового судна. Тот только что отклонил приглашение вступить в ряды пиратов:
Мне жаль, что тебе больше не видать своего шлюпа, для меня неприемлемо наносить ущерб любому человеку, если это только не во благо мне; чёртов шлюп, мы должны были затопить его, а ведь он бы ещё мог тебе пригодиться. Хотя ты и раболепный щенок, как и все те, кто подчиняется государственным законам, которые пишут богачи ради своей собственной безопасности; ведь у трусливых молокососов недостаёт храбрости защищать то, что они получили обманом; но к чёрту вас всех: к чёрту их коварных мошенников и к чёрту тебя, раз ты им служишь, как и твоя кучка малодушных тупиц. Они поносят нас, эти подлецы, хотя между нами только одна разница: они, видите ли, разоряют бедных, прикрываясь законом, а мы грабим богатых, полагаясь лишь на собственную смелость. Так не лучше ли тебе и твоей команде стать одними из нас, чем пресмыкаться перед этими негодяями в поисках работы?
Когда же шкипер ответил, что его совесть не позволяет ему преступить законы Божеские и человеческие, пират Беллами продолжил:
Да ты чёртов совестливый трус, а я вольный государь, и у меня столько же власти воевать против всего света, как и у того, кто повелевает сотней кораблей на море и стотысячным войском на суше; вот что мне говорит моя совесть, но нет смысла спорить с такими сопливыми щенками, которые позволяют вышестоящим гонять себя пинками по палубе в своё удовольствие.
Любопытно сравнить Эстона, «сельского батрака» с сердцем короля, и Генри Мейнуоринга, пирата благородного происхождения,
В бытность горячим юнцом, Верни проиграл своей мачехе спор из-за наследства и осенью 1608 года в негодовании покинул Англию. Он прибыл в Алжир и принял участие в одной из часто случавшихся там войн за престолонаследие, а затем стал корсаром. Английский посол в Испании сообщал в 1609 году, что Верни удалось захватить «три или четыре корабля из Пула и один плимутский». В декабре 1610 года венецианский посол в Тунисе утверждал, что Верни совершил вероотступничество. В этот период он был соратником Джона Уорда. Но его полоса успехов вскоре прервалась. Согласно Литгоу, уже в 1615 году он оказался безнадёжно больным в Мессине, проведя до этого два года в неволе на сицилийских галерах. После возврата в лоно христианства по настоянию некоего английского иезуита его помиловали. И хоть теперь он был на свободе, его удаче пришёл конец, и чтобы выжить, ему пришлось записаться в армию простым солдатом. Литгоу обнаружил его, когда Верни уже был на пороге смерти, «в самом бедственном положении крайней нищеты», потерявшим всякое желание жить2.
Четырьмя годами позже он скончался в госпитале Санта Мария делла Пьета в Мессине3. Воистину, он «плохо кончил», как неизменно писали хроникёры старых времён о пиратах – независимо от того, насколько это соответствовало истине.
Ещё одним английским ренегатом-«джентльменом» (из Корнуолла) был Амбруаз Сейер4. В 1613 году он командовал алжирским судном, захваченным возле Сале английским кораблём, чей капитан решил доставить корсаров в Лондон, чтобы предать их суду. Тоби Гленвилл, один из соратников Сейера, понял, что «игра проиграна, и несколько раз пытался покончить с собой; наконец это ему удалось, когда он бросился с кормы корабля за борт»5. По всей видимости, как и большинство моряков, он так никогда и не научился плавать. Капитан Сейер же был привезён на родину и осуждён как пират, но каким-то образом ему удалось сбежать – и, очевидно, затаиться, поскольку о нём больше ничего не было слышно.
Наверное, корсар, о котором мы знаем больше всего, – это Джон Уорд. Он удостоился чести стать «звездой» в качестве главного отрицательного персонажа Вест-Эндского хита 1612 года – пьесы «Христианин, обращённый в Турка»; Уорд также оказался героем по меньшей мере двух грошовых лубочных памфлетов и двух народных баллад – этих базарных таблоидов старых добрых времён – которые, конечно, могут быть полны ошибок и откровенного вранья, однако живописуют весьма интересную картину6.
Уорд, «отродье бедного рыбака», родился приблизительно в 1553 году в Фавершаме (графство Кент). В последний год царствования Елизаветы и в первый год Якова[7] мы обнаруживаем его без гроша в кармане в Плимуте – пятидесятилетним, «располневшим, облысевшим и поседевшим» – очевидно, его весьма длительная карьера приватира была к тому времени позади. В 1603 году его угораздило «загреметь на службу» в военный флот – то есть его забрали силой – и он вынужден служить на борту корабля «Львёнок» под командованием капитана Томаса Соквелла (также впоследствии ставшего пиратом). Как уже отмечалось многими историками, низкое или вовсе отсутствующее жалованье, тяжёлая изматывающая работа и жестокие телесные наказания делали жизнь на военных кораблях в то время «одним из самых худших уделов, какие только могут выпасть на долю человека»7. Говорят, что Уорд оплакивал дни своего приватирского юношества, «когда мы могли петь, развратничать, сквернословить и убивать людей так же вольно, как твои кондитеры прихлопывают мух; когда всё море было нашим царством, где мы свободно промышляли грабежами, а мир был нашим садом, где мы беззаботно гуляли». После всего лишь двух недель такой флотской дисциплины Уорд снова уверился в себе и подговорил тридцать других моряков устроить побег с корабля, угнать небольшой барк из плимутской гавани8 и наконец-то вольными людьми пуститься в плаванье навстречу Удаче. Пятидесятилетним Уорд начал новую и удивительную карьеру – карьеру пирата.