Мужчин держали в трюме вместе с английскими и французскими рыбаками, захваченными в начале этой экспедиции, а также десятью (или около того) рыбаками из Дунгарвана. Все они были связаны или их ноги были заключены в деревянные колодки. Согласно одному исландскому свидетельству, когда корабли отошли довольно далеко от берега, с пойманных мужчин сняли цепи. Женщины и дети не были связаны или закованы. По сути, они могли перемещаться по всему кораблю, как желали, за исключением шканцев, туда они могли попасть только по приглашению. Исландцы сообщали, что люди Мурата хорошо заботились о детях, в особенности турки, часто можно было видеть, как они давали им что-нибудь вкусное из своих личных запасов. Исландский пастор, оставивший наиболее точное описание плаванья, сообщал, что когда его жена во время этого путешествия родила, двое из матросов-ренегатов дали ей каждый по одной из своих рубах, чтобы она могла использовать их как пелёнки. Из того же самого сообщения можно узнать, что судовое начальство снабдило женщин кусками парусины, чтобы те могли отгородить ими себе временные закутки и тем самым получить некоторую приватность. Логично предположить, что и болтиморским женщинам было гарантировано такое же уважение.
Уже много недель алжирские корабли находились в море. Алжирские турки и их моряки-ренегаты пользовались дурной славой в христианской Европе из-за своей свирепости и распутности по отношению к женщинам и мальчикам, и эта репутация сохранялась за ними до последних дней их существования в Африке. Однако ни свидетельства исландцев, ни какие-либо другие сообщения того времени о похожих экспедициях не отмечают, чтобы захваченные женщины подвергались какого-либо рода насилию. Это могло означать, что такие развратные действия считались чем-то само собой разумеющимся и потому не заслуживали упоминания, однако исландский пастор всё же написал в своём рассказе, что алжирские ренегаты изнасиловали исландскую девушку, когда были на берегу одного из островов архипелага Вестманна-эйяр, а раз он упомянул о том, что произошло на берегу, то наверняка не умолчал бы, если бы такое случалось и на борту. Европейцы, писавшие из Алжира, всегда были готовы трогательно описывать страдания христианских пленников, однако английский консул Джеймс Фризелл, сообщавший из Алжира о прибытии похищенных болтиморцев, не упомянул ни о каких жалобах со стороны женщин…
Вся живая добыча, которую Мурат-рейс привёз из своей экспедиции, не была такой уж многочисленной. Двести восемьдесят человек находились в плавании около трёх месяцев и вернулись из Болтимора с двадцатью мужчинами и восьмьюдесятью семью женщинами и детьми; девятью ирландскими рыбаками, девятью английскими моряками с корабля капитана Фолетта, примерно семнадцатью французскими, тремя португальскими и ещё тремя другими моряками. Итого выходит сто пятьдесят четыре человека, которых следовало поделить между всеми членами команды и множеством других людей, оказавших финансовую поддержку. Вероятно, было не слишком раннее утро, когда эту, скорее достойную жалости флотилию провели мимо мола через ворота гавани к городу.
Новых пленников отвели во дворец паши. По закону ему отходили пятнадцать захваченных Мурат-рейсом людей. Без сомнения, драматическим и душераздирающим был момент, когда эти пятнадцать были разлучены со своими товарищами по несчастью. Алжирцы не отличались сентиментальностью по отношению к пленникам. Паша выбирал тех невольников, которые ему понравились больше других, и если это означало, что члены семьи будут разлучены, то для него это не имело никакого значения. Отец Дан, французский священник-редемпционист, прибывший в Алжир в 1635 году, рассказывал, как горестно было видеть разделение ирландских семей; тогда же и девятилетнего сына исландского пастора, захваченного в 1627 году, продали отдельно от родителей и увезли в Тунис.
Наверняка Джеймс Фризелл, британский консул, навещал болтиморских пленников вскоре после их прибытия в Алжир, так как в августе 1631 года он писал секретарю министерства иностранных дел в Лондон, что «прибыло 107 захваченных, из которых 20 мужчин, а остальные женщины и дети…» По крайней мере, это подтверждает, что все они пережили плаванье. В этом отношении им повезло больше, чем исландцам четырьмя годами ранее, из которых четверо скончались в море. Джеймс Фризелл не писал пространных писем, он сообщил, что пленники из Болтимора живы, и запрашивал о высылке ему денег, чтобы он смог договориться о выкупе, и этим ограничился. Он не раскрывал подробностей того, что пережили пленники, когда прибыли в город.
Мы знаем, что сто семь мужчин, женщин и детей, которые были внезапно схвачены в своих скромных постелях между двумя и тремя часами раннего утра 20 июня 1631 года, в целости достигли Алжира. Затем их выставили на рыночной площади перед глазами сотен незнакомых людей, они были проданы и розданы своим новым хозяевам. Об их продаже и покупке не осталось никаких записей. Никто в точности не может сказать, какова была судьба любого из болтиморских пленников. Но держа в уме записанные свидетельства других алжирских узников того времени, можно с некоторой уверенностью рассуждать о том, что их ждало.
В Алжире ценность невольника рассматривалась по четырём категориям: как работника, как компаньона, как источника дохода и как ступени на пути к раю. В первую категорию включались все крепкие мужчины, способные грести вёслами, копать каналы, переносить грузы, работать в полях или городских каменоломнях. Сюда же относились и некоторые женщины, которых считали подходящими только для повседневных домашних дел.
Вторую категорию составляли все те христианские невольники, которых покупали, чтобы они служили спутниками своим хозяевам: хорошо сложённые юноши становились слугами, а девушек ждала роль наложниц.
В третий класс входили все состоятельные пленники или те, кто владел каким-либо умением. Их обычно приобретали для спекуляции, платя за них большие суммы в ожидании, что в скором времени их выкупят за ещё большие деньги. При надлежащих поручительствах еврейские и итальянские купцы, действовавшие в Алжире, были готовы дать деньги взаймы самим пленникам на их собственный выкуп, образовавшиеся же долги в соответствующее время должны были быть погашены в тех странах, откуда они родом. Такая торговля пользовалась большой популярностью, так как она сулила хорошие прибыли и быстрый оборот для каждого участника сделки. Умелый пленник представлял собой долгосрочную инвестицию. Как правило, тот, кто его покупал, предоставлял ему достаточные суммы для приобретения соответствующих его занятию инструментов и открытия мастерской. Затем эта сумма прибавлялась к стоимости его выкупа, и пленник мог заниматься своим ремеслом. Он должен был ежемесячно выплачивать своему господину определённую сумму, представляющую процент от вложенного в него капитала, а на остальные вырученные средства жил и откладывал их впрок. Когда он накапливал достаточно для своего выкупа и выплаты вложений хозяина, а также городской пошлины с выкупа, он был волен возвращаться домой. Некоторые пленники из этой категории обладали лишь способностями к торговле. Один ирландец, оказавшийся в плену в Алжире незадолго после болтиморской истории, описывал, как английский пленник искал на улицах Алжира работу, благодаря которой он мог бы удержать при себе жену и ребёнка. После нелёгкого старта этот человек превратился в преуспевающего купца.
К четвёртой категории пленников относились те, кого приобретали ради дани Аллаху. Это были исключительно юные мальчики.
Некоторые из состоятельных горожан Алжира покупали христианских мальчиков на невольничьем рынке, чтобы присоединить их к своим домочадцам и воспитать в мусульманской вере во славу Аллаха. Пройдя однажды через неприятное испытание обрезанием, эти новообращённые юноши обычно хорошо приживались в своём новом окружении. Подобным же образом и большинство молодых христианских женщин находили своё место в женских покоях алжирских домов, достаточно богатых, чтобы владеть рабами, и устраивались там без особых трагедий. Свидетельства того времени подчёркивают, что наложницам в Алжире редко грозило плохое обращение, и учитывая, что большинство работ по дому выполняли рабыни-негритянки, такая жизнь для женщины могла стать гораздо легче, чем в далёком Западном Корке. Конечно, и климат здесь был значительно более сухим, а дома – более крепкими и удобными.
В книге писем великого графа Корка, сохранившейся в архиве документов Чатсуорт-хауса, имеется шести-страничная реляция о набеге на Болтимор, написанная в Дублине в феврале следующего (1632) года. Это письмо возлагает вину за нападение на Болтимор целиком на плечи капитана Хука с полубаркаса «Пятый отпрыск» и сэра Томаса Баттона. Далее указывается, что, несмотря на тот факт, что с тех пор правительство выплатило им 3 649 фунтов 3 шиллинга и 5 пенсов, никто из команды этого корабля не оказывает существенной помощи. Команда «Пятого отпрыска» всё ещё оставалась крайне недисциплинированной, в ссоре они убили лейтенанта и ранили нескольких солдат. Граф сообщает, что по его приказу Хакетт был привлечён к суду. Он также утверждает, что от бежавшего пленника до него дошли слухи о том, что турки запланировали на следующее лето ещё одно нападение, гораздо большее по масштабу, и слухи об этой атаке, вероятно, распугали всех рыбаков, промышлявших добычей сардин, а также английских колонистов побережья. По его оценке, эти рыбаки приносили стране от пятнадцати до двадцати тысяч фунтов во французской или голландской валюте каждый год, и это могло бы стать существенным вложением для отправки большего числа боевых кораблей для защиты ирландских берегов. По его словам, английские колонисты Болтимора будут согласны внести большой вклад в строительство форта или блокгауза в том случае, если король предоставит им несколько пушек и защитит их от претензий сэра Уолтера Коппингера. Он настаивает, что, возможно, удастся убедить сэра Уолтера оставить колонистов в покое.
«Пользуясь этой возможностью, мы не можем не уведомить ваше сиятельство… о тех несчастиях, которые претерпевают бедные английские пленники из Болтимора в Алжире… как о том могут свидетельствовать письма оттуда… и при сём покорнейше предлагаем их к вашему рассмотрению, покорнейше прося… что вы не откажете направить некоторую помощь… в соответствии с которой английский консул, ныне пребывающий в Алжире, смог бы принять самые действенные свои меры для их освобождения. Среди многих, кто страдает из-за этого прискорбного события, есть некий Гунтер, испытывающий наибольшую боль, ибо он потерял своих жену и семерых сыновей, увезённых турками. Невозможно отговорить его от мысли умолять вашу милость дать ему утешение в его горе…»
Как жаль, что ни одно из этих писем пленников, по-видимому, не дошло через все эти годы до наших дней!
Спустя год, 20 июня 1632 года, казалось, мало что изменилось в самом Болтиморе. Логично предполагать, что некоторые дома, стоявшие внизу у бухты, были заново покрыты крышами и обновлены; другие же так и остались пустыми и лишёнными крыш, чтобы разрушаться под влажным морским бризом. Однако теперь солдаты были расквартированы в Ду наше де, той городской крепости, которую сэр Уолтер Коппингер был вынужден передать военным по распоряжению совета Манстера. Ходили слухи, что в этом году алжирцы вернутся. «Пятый отпрыск» был послан в Бристон на соединение с кораблём «Девятый отпрыск» и для полной переоснастки. На вершинах всех крупных холмов по побережью были расположены сигнальные огни. Надёжным людям было поручено зажигать их, но только в том случае, когда станет ясно, что алжирские военные корабли намереваются производить высадку. Небольшие отряды кавалерии были рассредоточены в стратегических точках внутри страны, готовые быстро выдвинуться к любому месту на побережье, где могла грозить опасность.
Что ж, так или иначе, сэр Уолтер Коппингер потерял даже крепость Дунашед, которая должна была отойти ему как компенсация за лишение его прав на Болтимор. Почему же с сэром Уолтером так скверно обошлись? Подозревали ли англичане о какой-то его роли в болтиморских событиях? Что же касается Хакетта, то он был повешен – но не двумя годами позднее, как утверждают некоторые, а очень скоро, настолько скоро, насколько это было возможно. В 1844 году националистически настроенный ирландский поэт по имени Томас Дэвис написал балладу о разграблении Болтимора, в которой он настаивал, что Хакетт был предателем Ирландии:
Ирония заключается в том, что Хакетт был предателем не
Чем же окончилась история этих пленников:
– Из Англии для их выкупа не было выслано никаких денег, поскольку позиция властей состояла в том, что такой успех лишь побудит пиратов предпринимать новые нападения. «Никаких переговоров с террористами», – как мы могли бы сказать сейчас.
– Для консула Джеймса Фризелла в Алжире наступили нелёгкие времена. Имеются сведения, что его отчаянное финансовое положение вынудило его прибегнуть к недостойным приёмам. Один английский пленник в письме своей жене в 1632 году просил её выслать выкуп за его освобождение мистеру Легхорну. Он заклинал её ни при каких условиях не высылать его брокерам-евреям консула Фризелла, так как эти люди имеют обыкновение придерживать у себя деньги на выкуп до тех пор, пока невольник, которому они предназначались, не умирал, а после этого уже никто больше не слышал об этих средствах.