Потом Машеров рассказывал и приводил примеры, которые помогли бы в случае войны или иной опасности для Родины. Расширяя интерес к смежным наукам, молодой учитель физики и математики постепенно, но целенаправленно усиливал требовательность к ученикам по своим предметам. Однако это делалось тактично и профессионально. На его уроки ребята шли как на праздник.
«Петр Миронович,— вспоминает бывший ученик Машерова Леонид Павлович Половцев,— как пришел в класс, нас неожиданно удивил. Он, преподаватель физики, задал нам элементарную задачу. Мы были растеряны — задачи по физике? Такого быть не может! Мы знали теорию, формулы, правила, но задачи? — извините, это сфера математики. И здесь Петр Миронович понял, что мы не знаем сущности физики. В дальнейшем он нас «замучил» задачами, зная, что теорию мы освоили, а вот применить ее на практике не умеем. И он начал учить нас действительной физике. Физика давалась всем трудно, но Петр Миронович «нажимал» на нас. Наконец, выпускные экзамены… Мы волновались за физику, а возможно он волновался больше за нас. Вытащить же целый класс из отстающего по физике за два года — дело нелегкое. Беру билет, отвечаю что-то невыразительно, чувствую — проваливаюсь! И здесь Петр Миронович, хитро усмехнувшись, видимо, вытягивая меня, задает дополнительный вопрос: «Расскажите, Половцев, что вы знаете о реостатах?» Вот здесь я ожил. О реостатах я знал и незадолго до экзаменов ответил ему на «пять». Видимо, он вспомнил это и задал мне дополнительный вопрос. Так на экзамене за десятый класс я получил тройку».
По мнению Леонида Павловича такая ситуация получилась потому, что предмет физики в Россонской школе оттеснился по разным причинам на задний план. Здесь были объективные и субъективные причины. Одной из них и, пожалуй, определяющей, являлось отсутствие учебников и наглядных пособий.
По инициативе Машерова к концу сорокового года был создан кабинет физики, в котором нашли себе занятия и юные математики, и астрономы, и химики и ребята, увлекающиеся другими предметами. Физкабинет стал, словно магнит, притягательным для всей школы.
— Здо́рово, Петя!— осматривая кабинет, радовался за брата Павел.— Еще малость усилий, и вы перещеголяете лучшие школы области.
— А мы и так занимаем лидерство,— улыбнулся Петр, показывая брату приз облоно, полученный за успешное усвоение учащимися школы программы по физике и математике.
— Молодец, брат,— обнял Петра Павел и крепко прижал к себе.
Это крепкое объятие и любовь постоянно ощущал младший Машеров. Он всегда считал себя должником Павла и старался сделать хоть что-нибудь для старшего брата приятное. И это ему удавалось. Иногда делались такие жесты вопреки воле Павла. Весьма примечателен такой факт. Где-то в середине холодной зимы Петр случайно купил роскошную шубу-дубленку. Она подошла ему под стать, словно ее шил по заказу лучший портной. Как дубленка шла ему! Как она грела! Но Петр решил ее подарить брату. Тот отказывался, упирался, утверждал, что шуба ему маловата. Ничего не помогло.
— Как ты в ней выглядишь представительно,— восхищался Петр, не воспринимая возражения брата.— Тебе без этой дубленки жить нельзя.
Он обнимал брата, хлопал ему по плечу, радовался. Павлу ничего не оставалось, как молча согласиться с братом. Хотя, по правде говоря, это было прекрасно. Доброта, уважительность, забота, внимание и сердечность сохранились между братьями на всю жизнь.
II
Есть ли в Белоруссии еще такой живописный уголок земли, как Россонщина? Ее северную сторону покрывают густые перелески и хвойные рощи, большое озеро Нещердо и еще большее Освейское. Их дополняет Лисно, Белое, Найб, Усвечье, Шевина и десятки меньших озер; реки Сарьянка, Свольна, Дрисса, Нища берут отсюда свое начало. На западе края, где проходит граница с Латвией, раскинулись спокойные смешанные лесные массивы, чередующиеся с пахотной землей, небольшими речушками, поросшими самым разнообразным кустарником, а еще здесь расплодились дикие груши, яблони и много-много калины и орешника. Селения в этой стороне были гуще и значительно компактнее. Восточный рубеж примыкал к Невельскому району России, где берега обеих республик омывает причудливой конфигурации озеро Волоба. Десятки километров непроходимых болот отличали эти места. Какой только дичи не водилось в здешних местах. Однако самым очаровательным уголком Россонщины является его южная, самая крупная часть. Она соприкасается с древней Полоччиной и ее культурными и историческими истоками белорусов. Сюда потянутся все нити общественной, экономической и государственной связи. До войны Россоны были связаны с Полоцком железной дорогой. Все речные водоемы, бравшие свою жизнь на северо-востоке, впадали в Западную Двину, которая создала около себя неповторимый ландшафт, богатую фауну и флору. Это издавна притягивало к реке людей, и они селились густо-густо по правой и левой ее сторонам. 1020-километровая Западная Двина является символом трех народов: русских, белорусов и латышей, ибо протекает по территории России, Белоруссии и Латвии. Ее истоки начинаются с озера Каракина, а устье стало основанием латышской столицы Риги. На ней стоят города Велиж, Витебск, Полоцк, Верхнедвинск, Даугавпилс. В общем, куда ни кинь — везде неповторимая красота, кладезь живописной природы. Да и сами Россоны с их одноименным озером и речкой Россонкой, множеством окружающих местечко лесов, перелесков, речушек и взгорков были роскошью для людей, живущих здесь.
Эту, как говорили старожилы, божью милость и старался использовать Машеров. Он прежде всего сколотил из лучших физкультурников самые разнообразные группы туристов, которые делали регулярные дальние походы, изучая родной край.
Вот как об этом пишет Л. П. Половцев:
«Петр Миронович был не только преподавателем, но и организатором всех наших детских увлечений… Он организовывал лыжные прогулки, походы, соревнования. Мы до него тянулись, хотя внешне он выглядел сторонним, недоступным. Но когда ближе приближались походы, все мы ловили нашего учителя: «Петр Миронович, завтра идем на лыжах?» Мы и без него могли бы пойти, и ходили. Но то, что мы идем с Петром Мироновичем, было нашей гордостью — вот идем с нашим учителем, а если более точно, так он идет с нами!»
В одном из походов группа россонских школьников подошла к Западной Двине, где в нее впадает река Дрисса. Даже в зимнюю пору, когда вода покрыта льдом и засыпана снегом, Двина выглядела прекрасно. Там и сям, на ее белой глади, торчали махонькие бугорочки, а между ними шли полоски-прогалины синего льда. Он почему-то не поддавался снегопадам, отгоняя от себя согревающее покрывало наста. Лед то и дело издавал громкие угрожающие звуки, напоминающие раскаты грома: тр-р-р-тах-та-хта… По обе стороны реки радовали глаз смиренно стоящие осыпанные снегом сосенки и ели. Их было много, и, казалось, что это не лес, а какие-то неземные, загадочные существа.
— Красотища-то какая! — воскликнула одна из учениц и предложила:— Давайте, Петр Миронович, устроим небольшой привал и хорошенько насладимся этим раем.
— Правильная мысль,— одобрительно отозвался учитель.— Лучшего нельзя и придумать. Заодно и перекусим.
Ребята, сняв лыжи, начали готовить еду. Посыпались шутки, подзадоривания, самые неожиданные и удивительные рассказы, анекдоты, устрашающие и фантастические небылицы. Дети раскрывались с новой невиданной доселе стороны. Кто-то начал читать стихи, посвященные Двине:
Моя Двина — Даугава,