– Рваные джинсы, говоришь? – Рот у Алисы был в пене. Она перескочила через стойку так быстро, что пивные пузыри еще цеплялись за верхнюю губу. – На колени! Быстро на колени!

Краббы опустились на колени – словно осужденные царствующие особы в дребезжащих коронах. Алиса предоставила им подребезжать пару секунд, потом обернулась и спокойно отрезала кнопочные краны у всех трех аппаратов для подачи жидкости. Шланги забились в неистовстве давления, извергая алкоголь, воду, содовую и газировку, как обезглавленные змеи.

После этой истории Мирна стала заводить разговоры, что надо бы Алису утопить. В семействе Краббов даже начали собирать по секрету деньги. К счастью, именно тогда подули светлейшие ветра и занесли Майка Кармоди в пенную береговую линию Алисы Левертовой.

В ту зиму большие лодки ушли на два месяца за тунцом, и расположенный у бухты дом Майка Кармоди облюбовало медвежье семейство. Видимо, решили поквитаться за Машу из «Трех Медведей». Каши в доме не нашлось, но, процарапав когтями пол в кухне, мишки добрались до подвала с морозильником. Там они почувствовали себя как дома. Оценщики сказали Кармоди, что ремонт будет стоить почти столько, сколько он заработал на тунцовом заплыве, и займет почти столько же времени. Или дольше, если он будет торчать в доме и мешать рабочим. Так что Кармоди собрал вещи и, оставив жилье плотникам с медведями, снял комнату в «Медвежьем флаге».

Конечно, Алиса его знала – этого старого толстопузого моремана знал весь Куинак. Круглый, красноносый, с пушистой и когда-то, вероятно, рыжей бахромой над ушами, он был одним из самых популярных городских персонажей. Помесь Старого Моряка и брата Тука, – таково было Алисино мнение, если бы его сыграл Пончик Пиллсбери[19]. Она лишь пожала плечами. Очередной чертов белый батон, только черствый и жесткий. Но когда скользящим движением он взял ключ из ее ладони, что-то в его прикосновении вынудило ее глаза подпрыгнуть и встретиться с его. Будь она проклята, если этот старый лысый резиновый мяч не подмигнул ей так коротко, что она не могла в это поверить, пока он не дошел по ковру до конца коридора. А тогда засмеялась – вышло глупое тявканье. Давно никто не заставлял ее так смеяться.

Кармоди был хорошим жильцом. Легким и нетребовательным. Он питался продуктами из «Горячо-быстро» и слушал коротковолновое радио. Он любил свою трубку, ирландский рекон и ирландский кофе. Но это должен быть хороший кофе. Кармоди провел слишком много тунцовых сезонов у южноамериканских берегов и знал толк в хорошем кофе – редкость для урожденного британца.

Алиса едва взглянула на этого человека, когда он только пришел снимать комнату, – еще один мореман, за которым придется убирать. Тонкость, однако, заключалась в редком качестве Кармоди: этот мореман добивался настоящего успеха и оставался на вершине рынка при всех переменах окрестных течений. Кармоди находил рыбу, когда весь город таскал пустую воду, а после находил для нее покупателя. И не сбегал на Мауи, чтобы потратить выручку. Он выбирал свободные квоты. Он инвестировал. Он владел небольшой консервной фабрикой, специализировавшейся на копченом лососе, соленом лососе и соленой лососевой икре. Он также владел коптильней. Старомодный просоленный рыболов всегда напоминал Алисе старомодного резинового пупса – круглого, розового и лысого. Но это веселое подмигивание…

Подняв на следующее утро взгляд от бумаг, она увидала в дверях кабинета его ухмыляющуюся физиономию: одной рукой он прижимал к себе пятидесятифунтовый мешок с кофе, другой – чайник, кружку и пакет фильтров… у самого рта болталась огромная электроплитка, шнур застрял в его дурковатой ухмылке… определенно в Кармоди было что-то такое, от чего она не могла не улыбнуться в ответ. Оттого что интересный способ переноски, рассуждала она потом. Особенно пуза. Выпирающее из-под пуговиц клетчатой рубашки пузо Кармоди было на вид тяжелее мешка с кофе у него же под мышкой и тверже электроплитки. Брюхо настоящего моремана, куда там, но он тащил его перед собой с, хм, недоуменной гордостью. На ум ей пришел Хотэй, смеющийся будда.

– Кык нафот кыфе? – спросил он. Алиса непонимающе на него посмотрела. Он сгрузил свою ношу на стиральную машину и вытащил из зубов шнур. – Хотите кофе? Свежесобранный, из Боготы?

Она догадалась, что ему нужны двести двадцать вольт для электроплитки, но кофе пах действительно свежо, и пусть он лучше включает плитку здесь, чем изобретает приспособы у себя в номере.

Он прыгал среди стиралок и сушилок, подключая плитку, насыпая кофе и болтая. Алиса отметила, что старый толстопузый англичанин на самом деле проворен и ловок – так мог бы двигаться медведь, у которого быстрота движений прячется внутри неповоротливого на вид мяча из плоти. Кармоди закончил молоть кофе в собственной ручной кофемолке точно к тому времени, когда закипел чайник. Под его поддразнивания Алисе пришлось признать, что она не пила ничего подобного со времен Сан-Франциско. Подобной болтовни она не слыхала с тех же времен – ни напора, ни заигрываний, без которых мужчины Аляски не представляют себе разговора с женщинами, обычное утреннее перебрасывание словами, заполняющее паузы между глотками кофе. При этом мило. При этом легко. Она улыбалась.

После полудюжины утренних сидений среди барабанной дроби сушилок и хлюпанья стиралок – под кофе, небылицы и околесицу старого морского волка – Алиса Левертова стала замечать, что пламя Алисы Атвязного Алеута понемногу гаснет. Через три недели она отправилась помогать ему стелить новый линолеум на полу кухни. Через месяц она стояла рядом с ним на церемонии в той же церкви, где ее когда-то крестили, и заливалась краской так, что стала розовой, как и он. Она понимала: главной в этом браке была практическая сторона – старому Кармоди понадобилась американская супруга, чтобы не попасться в лапы миграционщиков. Поездка в родной Корнуолл каким-то образом выволокла из правительственного компьютера тот факт, что всеамериканская знаменитость Майкл Кармоди не является американцем, даже натурализованным. Брак превращал его в полноценного гражданина. Алиса, со своей стороны, становилась полуобладательницей процветающего предприятия со всеми его зданиями, лодками, квотами и недвижимостью, а еще полноценной обладательницей возросшего до небес социального статуса. Она была теперь миссис Кармоди. Таких снизу вверх взглядов она не получала с тех пор, как закончила школу, с той самой художественной премии… еще до детки с кремовой кожей.

В ту весну Алиса бросила пить и стала сбрасывать доспехи отвязного жира. Она забрала из церкви свои старые картины и развесила их по стенам особняка Кармоди, выраставшего постепенно вокруг хижины на берегу бухты. Она купила пару волнистых попугайчиков и даже научилась ворковать с ними, точно седенькая перечница из Белла-Кулы, пока один из гулящих псов братьев Вон не забрел в гостиную, не сбросил на пол клетку и не сожрал птичек. Спустившись вниз с двустволкой Кармоди в руках, Алиса обнаружила удобно свернувшегося перед камином пса с перьями на оттопыренной губе. Удивляясь себе самой, она не пристрелила шавку-убийцу, а лишь вытолкала босой ногой за дверь. От пинка у нее подвернулся палец, и, пока она прыгала, зажав его рукой, пес метнулся обратно и цапнул ее за другую ногу, но даже после этого Алиса его не пристрелила. Тогда она поняла, что пламя гнева у нее внутри угасло почти окончательно. И все шесть лет семейной жизни она с облегчением наблюдала, как, постепенно ужимаясь, оно превращается в просто воспоминание, шутку, искру. До сегодняшней ночи в доках она думала, что пламя погасло навсегда. Проклятый Саллас.

Дело не только в шампанском. И даже не в том, что́ он сказал, а в том, как он это сказал:

– Почему здесь? – отчаянно, самовлюбленно и таким многострадальческим тоном, словно кто-то осмелился покуситься на его гребаное священное одиночество. – Почему Куинак?

– Почему, черт тебя дери, не Куинак? – услыхала она собственный голос и поняла, что заводится. – Саллас, ты еще хуже, чем мои долбанутые кузены. Ты думаешь, Куинак не стоит ни хрена? Жирного голливудского хрена так уж точно?

Он отвел глаза и ничего не ответил. Алиса немедленно пожалела, что затеяла ругань при всем народе. Сама ей удивилась – этой своей несдержанности. Капля шампанского? Наверное, она больший алкоголик, чем думала, если пара бокалов превращает ее в фурию. Заткни свою бутылку, предостерегала она себя, пока всех вокруг не залило брызгами.

– Не думаю, что мистер Саллас об этом, мама. – Грациозная попытка Николаса Левертова разрулить ситуацию. – Он удивляется не тому, что Голливуд проложил себе дорогу сюда, в его цитадель, он удивляется, почему я. Видишь ли, мы с мистером Салласом уже имели удовольствие встречаться…

– Два раза, – сказал Саллас, по-прежнему глядя в сторону, поверх серо-зеленой воды.

– …И мне кажется, я лишь на миг упустил прекрасный шанс повстречаться с мсье Гриром.