Проснулся рано, часов в пять. Отчего-то с тяжёлым сердцем, сначала не понял от чего. Потом вспомнил вчерашнее, и на душе ещё хуже сделалось. А потом вспомнил свой сон, и окончательно расстроился. Встал, зашёл в ванную, постирал трусы, обмылся. В первый раз в жизни мой эротический сон был не абстрактным. В первый раз меня ласкали руки, и я знал, чьи они, и губы, которые меня целовали, тоже известно чьи, и глаза и нос… Разве я не старался изо вех сил это предотвратить? И вот на тебе. Что ж теперь делать? Наудачу позвонил Наде, вдруг не спит? Разбудил. Но она не обиделась, моментально пришла в себя и начала докладывать, что думает её мама о наших вчерашних подвигах. А я ещё больше приуныл, если это только было возможно. Ведь я Аркаше ничего не рассказал. Да, было поздно. Да, он приходил говорить о другом. Да, он растрогался и сбежал. Но если бы я хотел рассказать, нашёл бы возможность. А вот и та, вторая причина, о которой я вскользь упоминал уже, почему не хотелось мне ни в кого влюбляться и форсировать свою взрослость. Я подозревал себя, я боялся, что полюблю парня. Теперь уже поздно бояться. Случилось. Ярослав. Хочу думать только о нём, он снился мне, его руки и губы и плечи, его волосы и голос. Может быть это пройдёт. Надеюсь, что пройдёт. Ведь может статься, что мы никогда с ним больше не встретимся. Но где теперь гарантия, что всё не повторится вновь, с кем-то другим. Почему я боюсь? Наверное, объяснение покажется странным, всё же, попробую объяснить.

Отец никогда со мной не говорил об этом, но я знаю, не могу даже точно сказать, откуда, возможно, из его разговоров с друзьями, каких-то намёков, что он хочет, чтобы я стал «натуралом». Для него очень важно не дискредитировать саму идею того, что гомосексуалы могут иметь детей. Особенно усыновленных. Особенно мальчиков. Ему очень хочется доказать, что геи могут воспитать обычного гетеросексуального гражданина. Наверное, он думает, что если я, не дай бог, пойду, так сказать, по его стопам, мало того, что все будут тыкать пальцем, вот, мол, извращенец воспитал по своему подобию, а это вообще даст новый повод для дискриминации.

А я, мне кажется, сколько помню себя, всегда, сначала безотчётно, а потом всё более ясно знал о себе, что я такой. Ещё когда Аркаши и в помине не было в моей жизни, я чувствовал, что не похож на других мальчиков. Думаю, и они это чувствовали – в интернате мне здорово доставалось, больше, чем остальным. Когда Аркаша забрал меня домой, и я узнал, что он живёт с мужчиной, это было так естественно и единственно верно, что показалось, как будто я заранее знал, что будет именно так. Короче говоря, я как мог, старался оттянуть момент, когда всё сделается ясным и очевидным. И вот этот момент настал. А для меня полюбить парня – значит дать повод отцу, пожалеть о том, что взял меня. Какой ужас и какая гадость то, что могут о нём подумать! Ведь это же ясно, ясно, что дело во мне самом, а не в нём вовсе. Но нет. Пойди, докажи… А Надя, полная энтузиазма, строит планы, подкреплённые советами её матери, по розыску Ярослава.

Закончив разговор, включил компьютер, полазил по сайтам бездумно. Захотелось перекусить. Спустился на кухню, добыть себе что-нибудь, а там Митя чай пьёт.

– Доброе утро.

– Ой. Ребёнок! А ты чего не спишь?

– Выспался. А ты?

– С вечера не ложился, писал кое-что.

– Почитаешь?

– Ещё не закончил. Чаю налить тебе?

– Ми-ить.

– М-м?

– Я, кажется, начинаю влюбляться в одного парня.