И снова он сутки, пока «Восход» пребывал на орбите, дежурил на пункте управления.
При старте «Восхода» каждый по-своему ощутил силы, действующие на активном участке полета — с момента отрыва от Земли и до выхода на орбиту. Егорову все показалось похожим на то, что испытывают пассажиры при взлете рейсового реактивного самолета. Феоктистов отметил небольшую вибрацию. Но общее впечатление было таково: ускорения космонавты перенесли легче, чем при испытаниях на центрифуге.
Это было новое явление. И раздумывая над ним, Гагарин объяснял его тем, что оборудование «Восхода» значительно усовершенствовано по сравнению с кораблями типа «Восток». Уменьшение перегрузок на организм людей — прямое следствие оригинального устройства рабочих кресел — ложементов, отлитых точно по форме тела каждого космонавта.
Экипаж «Восхода» оказался куда более в благоприятных условиях, чем все его предшественники. Если Гагарина и других космонавтов, летавших на «Востоках», сковывали скафандры, то Комаров и его товарищи были свободны в движениях.
Гагарина интересовала система ручного управления, которой в своем полете ему не пришлось пользоваться. Комаров рассказал, что на первом витке он брался за ручное управление и убедился, что корабль послушен воле пилота. Это была первая проверка, произведенная на высоте четырехсот километров. Система действовала безукоризненно. Несколько раз Комаров ориентировал корабль по Земле, по звездам, по горизонту, по Солнцу, оценивая работу новой системы управления с точки зрения не только летчика, но и инженера. Когда это требовалось Константину Феоктистову, орудовавшему секстантом, командир, управляя «Восходом», подольше удерживал в поле зрения ученого необходимое для работы созвездие.
«Восход» приземлился по новой системе, так называемой «мягкой посадки». Точно в определенное время произошел отстрел крышки люка парашютов. Динамический рывок — и наступило привычное состояние земного тяготения. Корабль, поддерживаемый большими парашютами, шел к Земле. Включились двигатели системы «мягкой посадки», и «Восход» почти с нулевой скоростью коснулся высохшего жнивья.
Все повторилось в седьмой раз: всенародная встреча, Красная площадь и Золотые Звезды Героев Советского Союза трем новым летчикам-космонавтам. Все трое обнимали Гагарина.
А в канун праздника 47-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции на одной из площадей Москвы собрались первооткрыватели космоса. Состоялась церемония открытия стометрового серебристого обелиска, взметнувшего в небо ракету, и памятника основоположнику космонавтики К. Э. Циолковскому. Бронзовые горельефы вокруг основания обелиска повествовали о великих научных открытиях Советского Союза, обеспечивших запуск первого в мире искусственного спутника Земли, а затем полет первого человека в космос.
В эти торжественные минуты на трибуне, где находились руководители партии и правительства, Гагарин стоял рядом с Комаровым.
В конце апреля 1967 года Гагарин провожал Комарова на испытания космического корабля «Союз-1». Прежде чем спуститься в бетонный бункер к пультам управления, он поднялся вместе с Комаровым на верхнюю площадку ферм обслуживания, обступивших ракету, к люку космического корабля. Это было ночью. И там, наверху, в свете прожекторов они по-братски расцеловались и крепко пожали друг другу руки. Это было последнее рукопожатие Владимира Комарова.
Корабль умчался далеко, а Гагарин никак не мог отойти от репродуктора, вслушиваясь в спокойный голос Комарова. Припомнились картины, нарисованные Комаровым, и среди них ландшафт величественного антарктического сияния, образно названного Владимиром золотой короной планеты.
Все время испытательного полета «Союза-1» Юрий Гагарин провел на командном пункте космодрома и при сеансах связи с кораблем слушал доклады космонавта. Каждая фраза его была проникнута аналитической мыслью опытного летчика, инженера, испытателя космической техники. Коротко, предельно четко отвечал Комаров на вопросы Земли.
Виток за витком опоясывал «Союз-1» планету, и с его борта к специалистам поступали все новые данные, необходимые для дальнейших работ в звездном океане. Гагарин был доволен обстоятельностью, с какой Комаров анализировал каждый этап полета. Когда программа испытаний завершилась, с командного пункта последовал приказ совершить посадку.
На девятнадцатом витке, за тысячи километров от района приземления, где-то над Африкой, были сделаны необходимые приготовления к заключительному этапу; ориентировка корабля и включения тормозной двигательной установки. Гагарин немного волновался. Из своего опыта он знал, что приземление таит в себе значительно больше опасностей, чем взлет.
— Все идет отлично, — слышал он голос Комарова, и на душе становилось спокойно.
Но вот связь оборвалась. Гагарин знал, корабль вошел в плотные слои атмосферы и гасит первую космическую скорость. К расчетной точке приземления корабля на вертолетах и самолетах поспешила группа встречи. И вдруг острая, словно молния, разящая весть — с Володей случилось несчастье! Пока еще никто не знал — жив ли космонавт, что произошло с кораблем? Несмотря на все самообладание, Гагарин побледнел…
Комаров мужественно выдержал все испытания в бескрайнем звездном океане и по нелепой случайности, связанной с плохо сработавшей парашютной системой корабля, потерпел бедствие у самой земли.
Горькие наступили дни. Владимира Михайловича Комарова хоронила вся Москва. Делегации многих заводов и коллективов трудящихся принесли к урне венки. Члены Политбюро ЦК КПСС несли урну к Кремлевской стене.
Гагарин шел, опустив голову, прикрыв ладонью заплаканное лицо. Гибель Комарова стала тяжелой потерей. Возвращаясь от Кремлевской стены домой, Гагарин не мог забыть, как к урне с прахом Володи подошла старая женщина, вдова прославленного летчика В. П. Чкалова Ольга Эразмовна. Она положила к постаменту красные гвоздики и заново пережила свою трагедию: три десятка лет назад так же вся Москва хоронила ее мужа, погибшего при испытании нового самолета.
И Гагарин сказал тогда: