Я слишком долго жил во льду, поэтому он стал частью меня. Но на данный момент все это забрала и разрушила глупая маленькая девчонка: своими прикосновениями прожгла трещинки в моем идеальном самоконтроле.

Те два дня были чертовой отсрочкой. Не для меня, для нее. Для моей семьи. Для каждой проклятой гребаной души, которые жили со мной.

Она думала я монстр? Лед не мог быть монстром — прочный и нерушимый — идеальная клетка для кого-то вроде меня.

Она наивно полагала, что поняла меня.

Я рассмеялся.

Она никогда не поймет. Я никогда не позволю ей понять всего обо мне.

Я удостоверился, что ей посылали еду утром, в обед и вечером. Я наблюдал за ней через скрытые камеры, которые были установлены по периметру комнаты, чтобы убедиться, что она не выкинет никакого идиотского поступка по типу выпрыгнуть из окна или порезать себе вены осколком от посуды.

На два дня я оставил ее в комнате смерти, только чтобы понаблюдать за той, кого я превратил в сексуальное существо, которое мерцало и привлекало меня как маяк.

Большую часть дня она вся была поглощена своим долбаным телефоном: читала, писала, рассматривала Бог знает что в нем. Иногда ее лицо выражало неподдельную печаль. Иногда ее губы озаряла яркая и красивая улыбка, что посылала болезненные уколы в мое сердце. А иной раз она просто прерывисто вздыхала; ее маленькие дерзкие грудки вздымались и опадали, когда она делала частые и глубокие вдохи. Внезапный яркий сексуальный румянец, который проявлялся на ее коже, сводил меня с ума от ревности.

Ревность.

Эмоция, которая являлась непозволительной роскошью в моем снежном королевстве.

На второй день ее заключения, я оставил ее в запертой комнате, а сам поехал на охоту. Я выпустил гончих, и мы шумно загоняли стадо оленей. Я преследовал несчастных существ и руками, дрожащими от трепета, пускал стрелы в жалких травоядных. Да, к счастью, некоторые вещи оставались неизменными, действовали, как отточенный и налаженный механизм в моем мире, даже если большая его часть была превращена в руины.

Бешеная жажда крови была удовлетворена. Я успокоился.

Трещины, которые пробили брешь в моем самоконтроле, заиндевели и покрылись толстой коркой льда.

Рациональность и спокойствие были возвращены на прежнее место.

Этим вечером мой отец и братья собрались в главной столовой на семейный ужин — только четверо из нас. Олень, которого я застрелил, украсил наш скромный стол тушеным, жареным мясом и рулетом.

Диалог, который мы поддерживали непосредственно в течение ужина, был неумелым; скрытое чувство гнева, ненависти проскальзывало между нами. Мудак Дэниель на протяжении ужина ухмылялся с присущим ему высокомерием. На губах Кеса то и дела проскальзывала непонятная улыбка, и мой отец…

Бл*дь, мой отец.

Я был двадцатидевятилетним мужчиной. Кровь уже окрасила мои руки в алый цвет, и жесткая льдистая корка покрывала сердце, но все равно я был недостаточно хорош. Все равно, я был не его уровня. Что-то жило в глубине меня, что он пытался задушить, уничтожить, вырвать, но, несмотря на все его усилия, это выживало. Невесомое чувство, которое легко, как тончайшее одеяло, укутывало сердце и мою душу.

Я научился, как прятать его от посторонних глаз.