86 Вновь за Гектора!

87 На смерть за Гектора!

страшные меты на теле бойцов, мертвых и живых. Но то, что лучшие силы пришлось оттянуть на защиту вождя, в общем ходе сражения было не к выгоде клана, так малочисленны стали теперь оба отряда, что легко было видеть: в рядах хаттанов осталось пятнадцать бойцов – правда, по большей части раненых, – в рядах же клана Кухил только десять, в том числе четверо из телохранителей вождя, включая самого Торквила.

Бой, однако, продолжался, и по мере того как убывала сила воинов, их ярость словно росла. Генри Уинд, получивший немало ран, казалось, решил пробиться сквозь охрану вождя или целиком ее уничтожить – всех этих бесстрашных бойцов, заслонявших в битве того, чей вид разжигал в нем воинственный пыл. Но по-прежнему на клич отца: «Еще один за Гектора!» – сыновья отзывались, ликуя, ответным: «На смерть за Гектора!», и хотя ряды кухилов совсем поредели, исход сражения был все еще сомнительным. Только физическая усталость принудила сражавшихся сделать новый перерыв в борьбе.

Теперь нетрудно было увидеть, что в отряде хаттанов осталось двенадцать человек, но из них двое или трое могли стоять, лишь опершись на мечи. В отряде же кухилов осталось пятеро, в том числе Торквил и его младший сын, оба легко раненные. Один Эхин благодаря неизменной бдительности своих лейхтахов, отводивших все направленные на него удары, вышел из боя, не получив еще ни единой раны. Ярость противников угасла и перешла в угрюмое отчаяние. Они шли, шатаясь как во сне, между телами убитых и смотрели на них словно затем, чтобы вид утраченных друзей вновь разжег в них злобу на недобитых врагов.

Вскоре зрители увидели, как те, что вышли живыми из отчаянной борьбы, снова стали строиться, готовясь возобновить смертельную схватку на самом берегу реки –

единственном участке арены, еще не скользком от крови и не слишком загроможденном телами убитых.

– Ради господа… ради того милосердия, которого мы ежедневно молим у него, – сказал добрый старый король герцогу Олбени, – вели это прекратить. Во имя чего должны мы допустить, чтоб искалеченные, полуживые создания довели свою бойню до конца? Теперь они, конечно, станут податливей и заключат мир на умеренных условиях.

– Успокойтесь, государь мой, – сказал его брат. – Для

Нижней Шотландии эти люди – сущая чума. Оба вождя пока еще живы, если они невредимыми выйдут из боя, вся пролитая сегодня кровь будет напрасной жертвой.

Вспомните, вы обещали совету не прерывать состязание.

– Ты склоняешь меня на великое преступление, Олбени: как король, я бы должен защищать своих подданных, как христианин – печься о своих братьях по вере.

– Вы неверно судите, мой господин, – сказал герцог. –

Перед нами не верноподданные ваши, а непокорные мятежники, как может засвидетельствовать наш уважаемый лорд Крофорд, и еще того меньше их можно назвать христианами, ибо приор доминиканцев может клятвенно подтвердить, что они наполовину язычники.

Король глубоко вздохнул:

– Ты всегда настоишь на своем – ты слишком умен, мне тебя не переспорить. Я могу только отвратить лицо и закрыть глаза, чтобы не видеть этого побоища, которое мне так претит, не слышать его шума. Но я твердо знаю: бог накажет меня уже и за то, что я был свидетелем этой резни.

– Трубы, трубите! – сказал Олбени. – Если дать им промедлить дольше, их раны начнут заживать.

Пока шел этот разговор, Торквил, обняв молодого вождя, пытался его приободрить.

– Не поддавайся колдовству еще последние несколько минут! Гляди веселей – ты выйдешь из битвы без раны, без царапины, без рубца или изъяна. Гляди веселей!