Эхин. Он, заметим, был робок не той постыдной, эгоистической робостью, которая толкает человека, зараженного ею, спокойно идти на бесчестье, лишь бы избежать опасности. Напротив, духом он был смел, а робок был по своему физическому складу. Устраниться от битвы было стыдно, выйти в бой – страшно, и стыд взял верх над страхом.

– Я не желаю слышать, – сказал он, – о таком решении, по которому в день славного боя мой меч останется лежать в ножнах. Пусть я молод и непривычен к оружию, но вокруг меня довольно будет храбрецов, которым я могу подражать, если мне и не сравняться с ними. – Он сказал эти слова так пламенно, что они произвели впечатление на

Торквила, а возможно, воодушевили и самого говорившего. «Бог да благословит его благородное сердце! – сказал самому себе приемный отец. – Я знал, что злые чары распадутся и малодушие, владевшее им, отлетит от него, как только прозвучит боевая песнь и взовьется браттах».

– Послушай меня, лорд-маршал, – сказал констебль. –

Уже близок полдень, и нам нельзя долго оттягивать час битвы. Пусть вождь клана Хаттан использует оставшиеся полчаса, чтобы найти, если сможет, замену своему беглецу.

Если не сможет, пусть дерутся как есть.

– Согласен, – сказал маршал, – хоть я и не вижу, как

Мак-Гилли Хаттанах найдет поборника – на пятьдесят миль вокруг здесь нет никого из их клана.

– Это его дело, – сказал верховный констебль. – Впрочем, если он предложит высокую награду, то среди храбрых йоменов, толкущихся вокруг арены, сыщется немало таких, что будут рады размять плечи в этой потехе. Я и сам, когда бы не мой сан и возложенная на меня обязанность, охотно бы заступил место любого из этих дикарей и почел бы это для себя за честь.

Горцам сообщили решение, и вождь клана Хаттан ответил:

– Вы рассудили нелицеприятно и благородно, милорды, и я почитаю себя обязанным исполнить ваше постановление. Итак, огласите, герольды, что, если есть охотник разделить с кланом Хаттан честь и счастье дня, ему будет дарована золотая крона и свобода сразиться насмерть в моих рядах.

– Не слишком ли вы поскупились, вождь? – сказал граф-маршал. – Золотая крона – ничтожная плата за участие в такой драке, какая вам предстоит.

– Если найдется человек, готовый сразиться ради чести,

– возразил Мак-Гилли Хаттанах, – оплата его не смутит, а мне не нужны услуги человека, который обнажает меч лишь ради золота.

Итак, герольды двинулись по полукругу, краем арены, время от времени останавливаясь, чтобы сделать оглашение. Но, как видно, никого не соблазняла предложенная честь быть зачисленным в отряд. Одни посмеивались над бедностью горцев, предложивших такую жалкую плату за столь опасную службу, другие притворно негодовали, что так дешево ценится кровь горожан. Никто не выказал ни малейшего желания взять на себя нелегкий этот труд, пока слова глашатая не достигли ушей Генри Уинда, который стоял по ту сторону барьера, разговаривая с Крейгдэлли,

или, правильней сказать, рассеянно слушая, что говорил ему бэйли.

– Эй, что он там объявил? – вскричал кузнец.

– Щедрое предложение Мак-Гилли Хаттанаха, – сказал хозяин гостиницы Грифона. – Уплатить золотую крону тому, кто захочет превратиться на денек в дикую кошку и быть убитым на его службе! Только и всего.

– Как! – вскричал с горячностью Смит. – Они вызывают охотника сразиться в их рядах против кухилов?

– Вот именно, – сказал Грифон. – Вряд ли сыщется в