— Товарищ Маратов, — произнес парнишка нерешительно и тут же замолк, подыскивая нужное слово.

— Ну, ладно! Заходи... — и Федор толкнул дверь кабинета.

Телеграфист снял фуражку, извлек из нее свернутую в трубочку бумажку и подал Лукоянову. Тот развернул листок, начал читать:

— «...Ввиду критического положения Советской власти и того, что она оставлена массами, необходимо сделать шаг назад перед буржуазией всех стран, как это было в истории французской коммуны. На днях выйдет декрет о некоторой денационализации...»

Лукоянов поднял от удивления брови и, рассмотрев внимательно телеграфный бланк, продолжал уже шепотом:

— «ВЦИК постановляет принять всех вчерашних саботажников и капиталистов... чтобы поднять предприятия и производительность страны. Всякие контрибуции должны быть безусловно прекращены... Предполагается возобновить некоторые учреждения, бывшие при Временном правительстве...»

— Что за чертовщина? — воскликнул Лукоянов. — Откуда получена телеграмма?

— Бают, что ночью из Москвы, а сейчас рассылается по всей губернии вне очереди. Правительственная!..

И только теперь Лукоянов заметил самую нижнюю строчку: «подписал Свердлов».

— Как мог Яков Михайлович подписать такую телеграмму? — воскликнул Лукоянов. — Ведь это на руку саботажникам...

— И мне странной она показалась, — вставил телеграфист. — Дюже длинная, запятых и точек уйма. В Москве, поди, лучше депеши складывают!

— Спасибо за помощь, товарищ! — сказал Маратов, вставая из-за стола и надевая маузер через плечо. — Сейчас все выясним...

Посланный из Перми запрос на имя Свердлова заканчивался словами: «Просим немедленно и срочно телеграфировать, так как подобные депеши рассылаются по всей губернии». Ответ пришлось ждать недолго: «Лукоянову... Приведенная вами телеграмма... гнусная ложь, распространяемая, несомненно, контрреволюционерами. О заседании ВЦИК были разосланы телеграммы, радиограммы, только другого содержания. Председатель ВЦИК Свердлов»[3].

На какие только хитрости не пускались враги революции, какие средства не пытались использовать. Каждый день надо быть в полном смысле начеку. Помогали рабочие, мелкие служащие — все те, для кого революция стала кровным делом, надеждой на будущее.

— В бога, сынок, я верую, — говорила Маратову пришедшая на прием старуха, — но революция мне роднее. Спасибо новой власти за то, что повыгоняла жирных монахов из архиерейских соборных домов и монастырских гостиниц, а нас, бедняков, туда поселила.

Старуха развязала черный платок, перекрестилась на пустой угол и прошамкала:

— Да только попы, слыхивала я, хотят большевикам варфоломеевскую ночь устроить.

— За что же?

— А за дома свои, за земли монастырские...

— Верно, земель теперь у них не будет. Зато веру-то мы им оставляем.