Это было не только протестом против большевиков, это был протест против большевистского переворота вообще. Представители революционных и социалистических партий одни за другими поднимались на кафедру, заявляли в резких выражениях свой протест и уходили со съезда, не желая иметь ничего общего с большевиками. Большевики остались одни, и с этого момента они начали опираться только на грубую физическую силу.
Мы все, участники съезда, протестовавшие против действий большевиков, собрались в здании Петроградской думы и в полном составе, со всеми гласными Думы, составили процессию и глубокой ночью пошли по Невскому к Зимнему дворцу, где находилось Временное правительство, осажденное большевиками.
Была темная ночь, и фонари на Невском не горели. Мы шли стройной процессией, и слышно было только наше пение «Марсельезы». Вдали раздавались пушечные выстрелы – это большевики продолжали обстрел Зимнего дворца.
Своими действиями мы хотели доказать свою солидарность с правительством и протест против большевиков.
Нам не удалось дойти до Зимнего дворца – на Невском нам перегородил дорогу отряд матросов-большевиков с направленными на нас ружьями и пулеметами. А пушечные выстрелы продолжали раздаваться… С каждым выстрелом пропасть, вырытая большевиками между собой и русской революцией, становилась глубже и шире… Она не зарыта и до сих пор…
Что должна была делать демократия перед лицом совершавшегося переворота? Что должны были делать все революционные партии? Конечно, одно – сопротивляться насилию с оружием в руках.
И мы это сделали.
В ответ на большевистский переворот мы объединились все вместе в Комитет спасения родины и революции. Председателем был избран Авксентьев, который в летние месяцы уже был в кабинете Керенского министром внутренних дел, мы все, руководители партий социалистов-революционеров, социал-демократов и других социалистических и революционных партий, вошли в этот Комитет. Насилию мы старались противопоставить силу, вооруженным войскам большевиков – свои вооруженные войска.
Теперь мы все оказались с большевиками по разные стороны баррикады – и это произошло не по нашей вине. Надо было вспомнить, каковы до этого момента были наши отношения с большевиками, чтобы понять, что это значило. Каждый из нас за свою длинную революционную деятельность в годы борьбы с самодержавием встречался по царским тюрьмам и в ссылках с большевиками – многие были связаны с ними узами тесной личной дружбы. Я, например, был дружен в течение ряда лет с одним видным большевиком, с которым я близко познакомился и подружился за время своей последней сибирской ссылки. Кто бы из нас тогда, на севере Сибири, поверил, что мы можем сделаться в будущем врагами, которые будут стараться арестовать друг друга, поднимут один против другого руку, быть может, прицелятся один в другого, стоя каждый за своей баррикадой?.. А между тем именно так и обстояло теперь дело – между русскими революционерами началась кровавая братоубийственная борьба.
Мы, социалисты-революционеры, должны были опять поднять оружие, но на этот раз уже не против представителей царского самодержавия, а против большевистского самодержавия. Но как тогда, так и теперь мы боролись за то же самое – за идеалы демократии, за освобождение нашей родины.
Снова мы оказались в хорошо нам знакомой стихии непосредственной революционной борьбы, а в связи с этим всякого рода неожиданные приключения снова вторглись в нашу жизнь.
Мой друг Абрам Гоц и я снова пережили одно из тех приключений, которые не забываются за всю жизнь.
Это произошло в Петрограде в памятные октябрьские дни, через несколько дней после самого переворота, когда мы уже подняли оружие против большевиков. В это время Керенский был уже за пределами Петрограда, с оставшимися верными Временному правительству войсками он еще сопротивлялся большевикам в Гатчине, около Петрограда. Гоц и я решили присоединиться к нему, но на Балтийском вокзале, который оказался уже в руках большевиков, мы были задержаны. Нас окружили вооруженные люди и подвергли строгому допросу. По-видимому, нас не узнали и отпустили. Мы ушли и отошли уже около полуверсты от вокзала по длинному Измайловскому проспекту, когда вдруг сзади среди ночного безмолвия раздался шум автомобиля, и около десятка вооруженных матросов выскочили из него с наведенными на нас ружьями: «Ни с места, руки вверх!» У нас были моментально отобраны наши револьверы, и мы оказались арестованными. Оказывается, один из матросов, видевших нас на вокзале, только позднее вспомнил, кто мы такие, и тогда за нами была спешно отправлена погоня. Теперь нас вели обратно на вокзал.
У Гоца в кармане были бумаги, которые он не хотел показывать большевикам, и он постарался от них в дороге отделаться. Нас вели посредине улицы, окруженных отрядом матросов. Гоц попытался бросить свои бумаги в грязь на мостовую, но, к несчастью, его движение было замечено одним матросом, – он подскочил к Гоцу и, приставив к нему дуло ружья, спустил курок… Два раза матрос стрелял в него, и два раза происходила осечка… Очевидно, Гоц родился под счастливой звездой. Матросы немедленно окружили нас плотной стеной и прицелились в нас… Никогда еще, вероятно, мы не были так близки к смерти… Но кто-то из матросов в эту минуту крикнул: «Не стреляй, ребята, так своих перебьешь…» – и действительно, если бы они вздумали расстреливать нас, когда мы были внутри их круга, они переранили бы друг друга. Это восклицание тогда спасло нас.
С вокзала нас отправили в Главный штаб большевиков, и допросу нас подверг в штабе «сам» Крыленко, который позднее взял на свою совесть убийство Верховного главнокомандующего Духонина, чтобы затем самому занять его место. Крыленко, который хорошо знал революционную карьеру Гоца и мою, не решился тогда расправиться с нами и, не найдя в нашем поведении ничего подозрительного, отпустил нас.
Как известно, большевики в своей борьбе оказались тогда победителями – уставшие от войны солдаты пошли за ними, – физическая сила оказалась на их стороне. Комитет спасения родины и революции был разбит, председатель его Авксентьев большевиками был арестован и посажен в Петропавловскую крепость.
Между тем выборы в Учредительное собрание теперь закончились – предвыборная агитация началась еще задолго до большевистского переворота. Эти выборы дали неожиданные и сокрушительные для большевиков результаты. Дело в том, что они происходили тогда, когда в стране массы были определенно на стороне партии социалистов-революционеров. И потому на 703 депутата Учредительного собрания было избрано в стране 338 социалистов-революционеров и только 168 большевиков. Таким образом, в Учредительном собрании абсолютное большинство оказалось на стороне социалистов-революционеров и других враждебных большевикам социалистических партий. Получилось абсурдное положение: исполнительная власть была фактически захвачена партией большевиков, тогда как высший выразитель народной воли – Учредительное собрание, которое до сих пор и большевики признавали высшим авторитетом в решении государственных вопросов, было в руках других партий, большевикам враждебных. Поэтому большевики под самыми разнообразными предлогами откладывали открытие Учредительного собрания, которое должно было, по предварительному решению Временного правительства, открыться еще 27 ноября. Им удалось затянуть открытие Учредительного собрания до 6 января 1918 года.
Все, кто участвовал на этом единственном заседании Учредительного собрания, продолжавшемся 12,5 часа, конечно, будут помнить это заседание всю свою жизнь. Мне приходилось слышать такой отзыв от ряда иностранцев – французов и американцев, которые присутствовали на этом единственном в истории заседании.
Начать с того, что город представлял из себя в этот день вооруженный лагерь – большевистские войска окружали сплошной стеной здание Таврического дворца, которое было приготовлено для заседаний Учредительного собрания. Но перед нами, избранниками народа, эти стены раздвинулись.
Мрачными взглядами провожали нас эти матросы и солдаты, стоявшие здесь в полном вооружении, с ручными гранатами за поясом и за пазухой. И оружие это было далеко не пустой угрозой, потому что, не успели мы войти в здание Таврического дворца, как нам уже сообщили, что демонстрации населения и рабочих в честь открытия Учредительного собрания большевиками рассеяны вооруженной силой, и среди демонстрантов есть убитые.