Государственный переворот в Омске

Еще во время Государственного совещания в Уфе начались на фронте неудачи. Большевикам удалось вернуть Казань, удалось даже занять Самару – центр наиболее демократических сил, которые стояли против большевиков. Это сильно ослабило те демократические силы, на которые опиралось коалиционное Временное правительство. С другой стороны, захват большевиками Волги отодвигал на восток фронт, на котором шла борьба с большевиками, и это заставило Временное Всероссийское правительство выбрать своим местопребыванием город Омск в Западной Сибири, где особенно сильны были реакционные влияния Сибирского правительства.

Мы, демократические члены Всероссийского правительства, хорошо понимали всю опасность этих обстоятельств. Всех своих противников большевики называли контрреволюционерами и уверяли, что все они проводят в жизнь реакционную программу. Всякое уклонение наше вправо от истинно демократических идей как бы подтверждало обвинения большевиков и оправдывало их деятельность. Поэтому мы особенно боялись усиления сибирских влияний. И потому мы с большой тревогой ехали в Омск.

Действительность оправдала наши опасения.

Странные чувства пережил я по дороге в Сибирь. Всюду на станциях наш поезд, в котором ехало правительство, торжественно встречали, в двух больших городах мы останавливались. Торжественно гремела музыка, на площадях войска устраивали нам парады, отдавая все воинские почести. Городские думы устраивали в нашу честь празднества и обеды – мы были верховной властью всей России и я – одним из ее членов. И почему-то все время в пути я вспоминал о том, как в первый раз, одиннадцать лет тому назад, а затем семь лет тому назад, я ехал по этой дороге, но уже в качестве арестанта, над которым мог проявить свою власть каждый конвойный солдат… Судьба изменчива. Но в душе у меня не было радости, было лишь сознание ответственности за ту огромную тяжесть, которая выпала на мою долю.

И позднее обстоятельства нередко напоминали мне об этой изменчивости судьбы. Особенно запомнился мне один случай. Однажды на обычный прием ко мне, как к члену Всероссийского правительства, явился какой-то пожилой человек, лицо которого мне показалось знакомым, но я не мог его вспомнить. Он назвал свою фамилию, я ее не расслышал. Он обратился ко мне с просьбой о пенсии, которая, как он думал, полагалась ему, как старому чиновнику, – при этом он говорил со мной как с человеком, которого он как будто хорошо знал. Когда он ушел, я взглянул на оставленную им визитную карточку и невольно рассмеялся: на ней стояла фамилия – Витте. Это был тот самый якутский губернатор, при котором я в последний раз был в ссылке. Тогда я был в его распоряжении, и он мог сделать со мной все, что хотел, а теперь является ко мне с просьбой как к представителю высшей власти…

Мы приехали в Омск 9 октября.

Несмотря на величайшие трудности, которые стояли перед нами благодаря политической и экономической анархии, созданной большевиками, работа Всероссийского правительства продвигалась успешно. Созданы были министерства по всем ведомствам, куда вошли многие министры бывшего Сибирского правительства. На пост военного министра Всероссийское правительство пригласило адмирала Колчака. Из войск, находившихся раньше в распоряжении отдельных правительств, создана была единая всероссийская армия в 300 000 человек.

Два месяца продолжалась работа Временного Всероссийского правительства по возрождению России, и эта работа сопровождалась таким внутренним и внешним успехом, что правительство было накануне признания его союзниками как правительства Всероссийского. Как мы потом узнали, это признание должно было в торжественной форме состояться в Омске 22 ноября, куда с этой целью уже выехал из Владивостока официальный представитель Франции генерал Жанен. Если б признание это состоялось, положение правительства укрепилось бы совершенно, и сейчас Россия наравне с другими державами имела бы своих официальных представителей на Мирной конференции в Париже. Но, к сожалению, этого не случилось – за четыре дня до признания Всероссийского правительства союзниками оно было безумно и преступно свергнуто кучкой политических авантюристов и клятвопреступников.

С первого же дня переезда правительства в Омск мы испытали на себе реакционные влияния бывшего Сибирского правительства. Как будто мы жили в лесу политических интриг и сплетен. Военные сибирские круги были определенно антидемократическими, а некоторые проявляли даже монархические симпатии. Особенно отличалось сибирское казачество и один из его атаманов – атаман Красильников, человек невежественный и буйный. У нас уже было несколько инцидентов с ними, несколько раз напившись на своих обедах допьяна, они начинали петь «Боже, царя храни». Последний раз такой случай произошел на парадном обеде с участием всех союзников, которые потом официально нас запрашивали, как правительство терпит подобные монархические манифестации. Виновником этого был опять атаман Красильников, напившийся на обеде допьяна.

Кроме того, и во внутренней политической жизни эти монархические круги позволяли себе выходки, которые не могли быть терпимы в государстве, в котором все граждане должны свободно пользоваться своими правами.

Правительство решило, наконец, обуздать эти реакционные круги – был отдан приказ об аресте атамана Красильникова, а отряд его должен был быть отправлен на фронт. Это, вероятно, и ускорило развязку.

Вечером 17 ноября я вместе с председателем Всероссийского правительства Авксентьевым находились у нашего друга, товарища министра внутренних дел Роговского, одного из немногих социалистов, приглашенных нами в Совет министров. Мы мирно беседовали за чаем и уже собирались расходиться по своим домам, когда вдруг в половине первого ночи в передней квартиры Роговского неожиданно раздался топот многочисленных ног, и с криками «Руки вверх!» к нам в комнату ворвалось несколько десятков офицеров с направленными на каждого из нас револьверами и ружьями. Под угрозой немедленного расстрела они запретили нам двигаться с места и заявили нам троим, что мы арестованы. На наш вопрос, кто осмелился дать им приказ об аресте законного правительства, они ответить отказались. Большинство из них были пьяны и сильно возбуждены. В таких случаях револьверы обычно начинают стрелять сами, и можно только удивляться, как этого тогда не случилось; конечно, после первого же выстрела мы все были бы убиты на месте.

Грубо, не допуская никаких возражений, на нас накинули наши шубы и вывели на улицу. Все остальные комнаты оказались заполненными солдатами, а весь дом Роговского окружен был пешими и конными солдатами и казаками, числом около трехсот. У крыльца стоял готовый грузовой автомобиль. Нам приказали взобраться на него, и вместе с нами в автомобиль вскарабкались около десятка офицеров, которые ни на одно мгновение не опускали наведенных на нас револьверов. Автомобиль окружили кольцом в несколько рядов конные казаки, державшие ружья на изготовку, и автомобиль двинулся по пустынным улицам заснувшего уже города. Проезжая мимо здания, в котором происходили заседания правительства, мы заметили, что оно было окружено большими отрядами казаков, – по-видимому, там шел обыск. Как потом оказалось, в это же время происходил обыск на наших личных квартирах, причем ящики всюду были взломаны, замки сорваны, все бумаги конфискованы, наши личные вещи и найденные деньги, нам лично принадлежавшие, похищены. Эти господа действовали совершенно так же, как в былое время действовали царские жандармы. Как позднее оказалось, наш арест произведен был отрядом атамана Красильникова и по его личному приказанию.

В глубоком молчании следовала наша мрачная процессия по темным улицам города. Несколько прохожих, встреченных нами по дороге, в испуге шарахались в сторону. Скоро автомобиль остановился, и нас высадили у пустого сарая, в котором мы нашли еще одного арестованного – Аргунова, которого заговорщики захватили у него дома. (Аргунов был заместителем Авксентьева в правительстве на случай болезни или смерти.) Нас четырех теперь соединили вместе и снова посадили на автомобиль и тем же порядком повезли дальше.

Но вот город кончился, началась засыпанная снегом роща, та самая роща, в которой за два месяца перед тем казаками был расстрелян министр Сибирского правительства Новоселов (по своим убеждениям социалист), следствие по убийству которого вел по поручению Всероссийского правительства как раз ехавший с нами Аргунов. Мы переглянулись между собой – очевидно, конец был близок: мы ждали, что автомобиль вот-вот остановится, нас выведут в лес и тут же расстреляют. В эти минуты каждый из нас, вероятно, мысленно прощался со всем тем, что ему было самым дорогим на свете… В таком состоянии мы проехали еще несколько верст, но команды о расстреле все еще не было.

Впереди показалось большое темное здание, мы подъехали к нему. Здание оказалось сельскохозяйственной школой, которая была отведена под казармы отряда атамана Красильникова, арестовавшего нас.

Нас ввели в здание и посадили всех вместе в одну комнату, которая охранялась внутри и снаружи. Страже громко был отдан приказ стрелять в нас при малейшем нашем подозрительном движении. Это было часа в три ночи. Мы ждали рассвета, так как были убеждены, что на рассвете нас расстреляют. Каждый раз, когда у дверей сменялся караул, мы думали, что это наступила наша последняя минута. Никто не являлся к нам, никто нас не допрашивал, и мы были в полном неведении, что произошло в городе.

Только на второй день, то есть 19-го утром, явился к нам неизвестный, оказавшийся позднее переодетым в штатское офицером из отряда Красильникова, и показал нам газету. Из нее мы узнали об измене одного из членов Всероссийского правительства, Вологодского, бывшего членом Сибирского правительства и принимавшего в свое время присягу на верность народу и избранному в Уфе Всероссийскому правительству. Газета сообщала также об измене своей присяге всего созданного нами Совета министров, который передал всю верховную власть военному министру адмиралу Колчаку. Этот Совет министров состоял почти целиком из бывших членов Сибирского правительства, и таким образом оказалось, что действительным творцом омского переворота было реакционное Сибирское правительство, представители которого наряду со всеми принимали участие в создании правительства в Уфе и приносили ему присягу на верность.