— Вот теперь знаешь.
Игорь замычал. Не столько от боли, боль он умел терпеть, сколько от злости на свою беспомощность.
Этого не должно было быть, он должен был выйти из этого боя победителем, ведь за ним была правда. Не важно, что враг был сильнее и опытнее. Игоря учили, что не это решает, кому в итоге достанется победа. За счет свирепой решимости победить, за счет безоглядной отваги и какой-то непредставимой для тех, кто не рожден русским, готовности погибать, унося с собой врага. На этом держалась вся система воспитания в Императорских Лицеев. От их выпускников требовалось идти до конца всегда и при любых обстоятельствах. Потому что те, кто напротив, поняв, что для противника слово «смерть» не больше чем пустой звук, отступят, жалея себя.
Так показывали по стерео, так писалось в книгах, Игорь ни на секунду не сомневался в том, что это полная правда и был готов отдать всё для конечной победы над офицером-изменником. И он воспользовался тем, что тот ослабил захват, вырвал левую руку и нанес удар. Быстрый, неотразимый, смертельный. Удар, который должен был поставить точку в этом поединке. Потому что на большее сил у Мурманцева уже не оставалось, а если бы удар не достиг цели, то это бы значило, что то. чему учили Игоря и во что он верил было ложью…
Черешнев заблокировал удар издевательски легко и намеренно жестко. Хрустнула и вторая рука. Теперь Игорь был абсолютно беспомощен.
— Вас надо учить, Мурманцев, — произнес лейтенант, беря подростка за воротник. — Учить так, чтобы вы поняли, что такое героизм и что такое подлость. И сейчас вы такой урок получите!
Резким движением лейтенант нагнул подростка и, в следующее мгновенье зажал ему голову между своими бедрами. Игорь дернулся, всем телом, но с таким же успехом он мог бы рваться из слесарных тисков.
— Карамелев, ремень! — скомандовал лейтенант, не глядя протягивая руку.
В другое время пионеров наверняка бы позабавила мирная и даже какая-то несерьезная фамилия кряжистого солдата, совсем не вязавшаяся с его суровым обликом. Но сейчас ни на одном лице не промелькнуло и самой короткой тени улыбки — всем было не до того.
Карамелев молча расстегнул широкий кожаный поясной ремень и вложил его в протянутую руку. Игорь продолжал биться, но бестолку. Со сломанными руками выбраться из ловушки он не имел никаких шансов.
А Черешнев, не спеша готовился преподать обещанный урок. Поудобнее взяв в руку ремень, он сдернул с Мурманцева брюки и трусы, оголив ту часть тела. которую обычно деликатно именуют "пятая точка". А потом на эту точку посыпались тяжелые сочные удары. Нанося их, лейтенант приговаривал:
— Ты навсегда забудешь, как отправлять на смерть русских ребят для того, чтобы прослыть героем!
На ягодицах Игоря после каждого удара проступала широкая багровая полоса. После первой полудюжины багровой была уже вся задница, но Черешнева это не остановило. Он продолжал порку, подкрепляя каждый удар всё той же фразой.
Валерка подумал, что если бы это видел отец, то вспомнил бы пословицу "Повторенье — мать ученья". А ещё он подумал, что отец, хотя и был убежденным противником физических наказаний, в такой ситуации за Игоря бы не вступился. Потому что из каждого правила обязательно существуют исключения, и именно с таким исключением сейчас они и столкнулись. Ни малейшей жалости к Мурманцеву он сейчас не испытывал. То, что эвакуация была единственным возможным способом избежать больших потерь было очевидно даже для такого далекого от военных дел человека, как Валерий Белов. А уж Игорь-то, с его военизированным образованием понимать это был просто обязан. И его готовность положить людей без всякого смысла и пользы для дела Валерку ужасала. Тем более, когда речь шла о мальчишках, которые, не обладая необходимым опытом, просто доверяли своему командиру. Доверяли, а он с ними так…
Игорь продолжал безуспешные попытки освободиться. В какой-то момент его взгляд встретился со взглядом Карамелева. Русский солдат смотрел на Мурманцева с с брезгливым презрением. Так, как смотрит садовник, рачительно ухаживающий за большим, красивым и плодородным садом, увидав вылезшего из яблока червя-плодожорку, который, начинает поучать, что он в этом саду самый главный и самый полезный, что сад существует исключительно благодаря его усилиям, но он по доброте душевной не возражает против присутствия в саду и иных существ — при условии, конечно, полного ему, червю, подчинения и поклонения.
Отсчитав дюжину ударов, Черешнев прекратил порку и небрежно, словно ненужную тряпку, отшвырнул Мурманцева в сторону. Тот упал на пол, а когда поднял голову, то первое, что он увидел, был полный ненависти и презрения взгляд Серёжки Клёнова.
— Мы тебе верили, а ты… Гад… Мы для тебя не люди, а так… спички. Материал, да?! Использовал нас и забыл, и плевать тебе, что с нами будет?! Лишь бы только самому в герои пробраться! Сволочь!!
Серёжка плюнул на пол прямо перед лицом Игоря и, не в силах сдержаться, выбежал из класса. Никита рванул вслед за ним, а за Никитой Валерка и Паоло. Последним неуклюже покинул класс закутанный в плащ андроид.
Остальные ребята молча смотрели на Игоря и в их взглядах он видел тоже ненависть и презрение. Даже у Аннит не читалось ни понимания, ни сочувствия. За сильным Мурманцевым он бы не задумываясь пошел куда угодно и выполнил любой, самый страшный приказ, но побежденный и раздавленный Мурманцев его уже не интересовал. Парень давно уже усвоил, что всегда следует быть рядом с победителем, а неудачники пусть плачут в одиночку.
А Игорю и правда хотелось плакать. Потому что по глазам ребят он видел, что после произошедшего они будут считать его гадом и никакие его слова ситуации не изменят. Сколько угодно можно повторять лицейские лозунги: