Книги

Перекрестное опыление

22
18
20
22
24
26
28
30

Переписка Ивана Грозного (1530–1584) с Андреем Курбским (1528–1583)

Первая публикация в антологии «Литературная матрица. Внеклассное чтение» – СПб.: Лимбус-пресс, 2014.

С Гореликом мы подружились тогда, когда я числился по ведомству профессиональных историков и занимался второй половиной XVI – началом XVII века, значит, царствованием Ивана Грозного, и прямым выводом из его правления – Смутным временем нашей истории.

А то, что следующие, связанные с российской и советской историей работы – «Переписка царя Ивана Грозного с князем Андреем Курбским» и «Бал у сатаны» – между собой перекликаются, кажется мне несомненным.

В моем предыдущем сборнике «Искушение революцией» Грозному были посвящены два важных для вашего покорного слуги эссе – «Переписка…» их естественное продолжение, и работа над ней была мне в радость.

Спустя четыре века после Грозного, то есть в 1937 году, другой правитель России, коммунист и большевик-ленинец Иосиф Сталин счел себя и свою политику во всех изводах и сочленениях калькой политики Ивана IV и дал команду не просто реабилитировать непопулярного среди отечественных историков царя, но вознести его на самый Олимп.

Трудились всем миром. Тысячи газетных статей, кино – знаменитый Эйзенштейновский фильм «Иван Грозный», монографии, исторические романы и театральные постановки. В общем, кампания велась с обычным для тех лет размахом. А её корни и её время и есть главные герои следующего эссе – «Бала у сатаны».

К этим двум работам примыкают третья и четвертая, тоже связанные с историей России: письмо замечательному историку русской культуры Александру Эткинду о странах с сырьевой и несырьевой экономикой и эссе о революции Октября 1917 года и конце истории. Как представляется автору, тоска по этому самому концу, жажда его – естественная производная всего нашего понимания мира.

Переписка царя Ивана Грозного с князем Андреем Курбским из тех памятников древнерусской литературы, которые безусловно стоит прочесть. Прочесть сам этот памятник, а не одну из работ о нем. Тому немало причин. Средневековая литература вся выстроена жесткими нормами, правилами и канонами, а тут – редкая образность, нескончаемые метафоры. У Грозного: «неумными словами, словно в небо швыряя камни»; «твой совет смердящий гнуснея кала»; или как «одна ласточка не делает весны, одна проведенная черта не сделает землемером, а корабль один – море».

У Курбского: «широковещательное и многошумное послание твое получил»; «из многих священных книг нахватано»; «сверх меры многословно и пустозвонно, целыми книгами, паремиями»; «тут же и о постелях, и о телогрейках, и иное многое – поистине словно вздорных баб россказни».

Острейший драматизм (в том числе и внутренний): «И если бы я не общался с тобою (о, если бы я не общался)» (Грозный), диалогичность её лишь подчеркивает традиция посольского делопроизводства ставить перед пространным ответом вопрос или мнение противной стороны, в итоге – текст, мало с чем сравнимый по живости. Среди прочего она коренится в высшей степени причудливой смеси изощренной устной речи с письменной речью документов московских приказов того времени. Отметим и редкую эмоциональность посланий, причем слог каждого письма (от велеречивого витийства до издевательства, глумления, скоморошничанья, чуть ли не площадной брани) и настроение гуляет – иногда даже в одной строке.

Добавим, что все это не просто обмен посланиями двух частных лиц, а письма, без которых невозможно понять очень многое в истории России. Русско– литовские и русско-польские отношения, опричнину Ивана Грозного, смысл учреждения которой до сих пор кажется историкам настолько темным, что они зовут её «странной»; немыслимые казни и опалы самых влиятельных бояр, верхушки приказной бюрократии, многих церковных иерархов.

Будто слепок уже с нашей Гражданской войны, карательные рейды царя Ивана по территории собственной страны, апофеозом которых стал разгром второго по величине города России – Новгорода – и в последний момент остановленное разграбление Пскова. Посажение Грозным на земской престол потомка хана Золотой Орды, служилого казанского царевича Симеона Бекбулатовича, и издевательски холопские письма-прошения к нему самого Ивана, подписанные «Иванец Московский». Словом, те события, которые выстроили всю вторую половину русского XVI века и стали прологом Великой Смуты начала века XVII. От этой переписки зависела и судьба будущих отношений России с Речью Посполитой (об этом еще пойдет речь), которые могли тогда сложиться до такой степени по-другому, что в наших нынешних учебниках по истории в прежнем виде не осталось бы ни одной главы.

Если вы будете читать эту переписку, то лучшее её издание, на мой во всяком случае вкус, в серии «Литературные памятники» с великолепными сопроводительными статьями Д.С. Лихачева и Я.С. Лурье и в эталонном переводе со старославянского Я.С. Лурье и О.В. Творогова. Обязательно обратите внимание на комментарии. Письма переполнены намеками и умолчаниями – все это восполняют комментаторы.

Чтобы не быть голословным, пример. Курбский пишет в своем первом послании: «Знаю я из Священного писания, что дьяволом послан на род христианский губитель, в прелюбодеянии зачатый богоборец антихрист и ныне вижу советника твоего, всем известного…» Комментаторы Курбского объясняют, что этот намек мог быть направлен и против самого царя. Курбский считал незаконным развод отца Ивана IV Василия III с Соломонией Сабуровой и его брак с Еленой Глинской.

Теперь обо всех вышесказанных вещах, об их переплетении, смешении, потому что в человеческом существе никогда не возможно точно сказать, где именно граница, где кончается одно и начинается другое, поговорим подробнее.

Начнем с переполняющих переписку эмоций, с её ярко выраженного – и стилистически, и во всем прочем – авторства. Тем более что именно здесь ответ на вопрос, с которого, судя по всему, следовало начать данный очерк. А именно, является ли она подлинной. На самом ли деле эти письма написаны Курбским и Грозным во второй половине XVI века?

Дело в том, что списков того времени в наших руках нет (для средневековья это скорее норма, чем исключение); самые ранние из них исследователи датируют началом XVII века, то есть временем уже после Смуты, что и позволило американскому русисту, профессору Эдварду Л. Кинану утверждать, что переписка – поздняя подделка.

В советской науке книга Кинана была воспринята как наглое вторжение, посягательство на территорию, которую мы привыкли считать неотъемлемой собственностью. В итоге под редакцией известного знатока правления Грозного профессора Р. Г. Скрынникова вышел сборник статей с немалым числом исторических и лингвистических наблюдений, опровергающих точку зрения Кинана. Так что науке это в любом случае пошло на пользу.

Не сомневаясь в подлинности переписки, я, как и другие историки, понимаю, что в ответах Грозного Курбскому, в их написании принимали участие подъячие и толмачи Посольского приказа. Грозный для своего времени был человеком весьма эрудированным (историк Михаил Погодин звал его «начетником»), но и ему за столь короткое время свести в единый текст (первое послание Курбскому) такое количество библейских историй было бы сложно. Кроме того, трудно спорить и с тем, что это письмо построено строго по канонам делопроизводства Посольского приказа. И тут встает еще один неизбежный вопрос: почему вообще Грозный, нарушая все представления своего времени об отношениях старшего и младшего, счел, что ответить на обвинения Курбского необходимо?