— Пить хочешь? Есть? Я сейчас!

Гоэта потянулась к шнурку для вызова слуг, но замерла, услышав громкое сопение. Значит, нет. Причём, категоричное. Эллина осторожно заглянула в лицо Брагоньеру: хмурится, желваки вздулись. И упорно не желает на неё смотреть, будто гоэта преступница, предательница. Радовало, что разговаривать соэр пока не мог.

Подобное поведение повторялось из разу в раз несколько дней подряд, вгоняя Эллину в тоску. В конце концов, гоэта напрямик спросила, хочет ли он, чтобы она ушла. Это случилось уже после отмены морфия, когда тугая повязка на лице Брагоньера сменилась на эластичную фиксирующую, а рот сиял полным набором зубов. Соэр уже мог говорить, немного, потому что быстро уставал, но по-прежнему встречал и провожал Эллину гробовым молчанием. Вот и теперь он не ответил, даже головы не повернул.

Гоэта осторожно присела на краешек постели и коснулась туго забинтованной поверх шины кисти: некромант сломал Брагоньеру пару пальцев.

— Ты меня в чём-то обвиняешь, так скажи в чём.

— Ты знаешь.

Эллина вздрогнула от надтреснутого усталого голоса. Она настолько привыкла к молчанию соэра, что теперь сказанная чуть ли не шёпотом фраза казалась раскатом грома.

— Я не изменяла тебе. Королевству тоже. Ты тоже знаешь, зачем некроманту нужна женщина.

Губы Брагоньера болезненно дрогнули. Внутри соэра шла борьба, и гоэта терпеливо ждала результата.

— Сколько?

— Раз? — домыслила вопрос Эллина и, набравшись смелости, прильнула щекой к тяжело вздымавшейся груди любовника. Она бы с удовольствием его поцеловала, но боялась. Вдруг Брагоньеру теперь противны её прикосновения? — Один. Или тебе другие разы нужны? Зачем, Ольер? Мы с Малисом друзья, не больше, я люблю тебя, я ради тебя это сделала. Малис тоже в постель не тянул, просто после ритуала… Он тоже ради тебя, чтобы артефакты напитать. Не нашли бы иначе, не успели.

— Что ты ему обещала?

— Потом, Ольер? — попыталась уйти от неприятной темы гоэта. — Ты слишком слаб.

Романтичное настроение пропало, теперь Эллине самой хотелось уйти. Например, сбежать за водой.

— Сейчас, — чуть повысив голос и закашлявшись, возразил Брагоньер. Глаза посветлели и заледенели. Казалось, они прожгут в гоэте дыру. Соэр заёрзал, отчаянно пытаясь сесть, но Эллина вовремя заметила и не позволила. — Условия?

— Желание. С тебя, — понурив голову, покаянно пробормотала гоэта и зажмурилась, ожидая бурной реакции.

— Не кричи и не ругай меня, пожалуйста! — взмолилась она. — Если б я торговалась, ты бы умер. А ты мне нужен живой, даже если выгонишь.

— Вот зачем я тебе, Эллина? — с вселенской усталостью в голосе покачал головой Брагоньер.

Глянул на полк лекарств на прикроватном столике и с горькой усмешкой добавил:

— Особенно теперь. Да и потом. И драгоценности наверняка продала — на что жить станешь, когда меня казнят?