Сокол не ответил. Фонарик винтовки выхватил его напряженное лицо. На нем застыло отвращение.
– Существо человекоподобное, – после минуты молчания, показавшейся Мышке вечностью, проскрипел он. – Но вряд ли оно из тех, кто будет ухаживать за растениями. Я думаю, этот выродок из тех, кто, мутировав, потерял разум.
Карлик, тем временем, задергался. Мышка на миг подумала, что он ожил, но потом до нее дошло: кто-то толкает его тело из-за стены. Копошение и стрекотание у двери стало громче.
Не сговариваясь, напарники встали спиной к спине. Сокол взял на прицел дверь, а Мышке досталось смотреть, как дергается мертвый карлик.
Стрекот, клекот и топотание сменились не менее жуткими звуками. Мышка явственно слышала, как кто-то чавкает.
Те, кто хотел пролезть в дыру вслед за собратом, решили освободить себе дорогу просто сожрав его.
Мышка содрогнулась. Все-таки мир Харо не зря считался одним из самых опасных мест в Паутине. Даже его нить, которую можно было увидеть из междумирья, не была яркой или переливающейся. Она была серой, с черными разводами, и внушала тревогу при взгляде на нее.
Минуты текли медленно, а полная неподвижность заставляла Мышку чуть ли не скрипеть зубами. Она чувствовала своей спиной спину Сокола, и, пожалуй, именно это не давало ей наделать глупостей. Например, вытащить останки карлика из дыры и прикончить тех, кто решил ими пообедать. Жутко хотелось действия. Хоть какого-нибудь! Внезапно накатила злость: на себя, за то, что она не помнит, что именно творила в мире Нардин, на Первого, засунувшего их в эту дыру, на Голубку, которая оказалась лучше, чем она, но больше всего – на Сокола. За все на свете! За то, что он существовал. За то, что его присутствие ее раздражает. Ее посетила странная мысль, что было бы неплохо: развернуться и хорошенько ударить ненавистного напарника по голове. Можно, например, превратить винтовку в дубинку, тогда удар получится лучше. Красивей!
Да и зачем ей эта стрелялка с фонариком? Свет ей не нужен. Она и так совершено прекрасно видит в темноте!
На этой мысли она споткнулась и немного пришла в себя. Моргнула, и поняла, что действительно видит в темноте! Мир казался серым, лишенным каких-то красок, но она отчетливо видела очертания какой-то ботвы в кадках, лежащую на боку лейку, ошметки ветоши и обломки плитки на полу. А еще она обнаружила в своих руках дубинку.
Что с ней? Здесь уж она точно ничего не принимала!
Подавив желание завизжать от ужаса, Мышка превратила дубинку обратно в винтовку и сосредоточилась на цели. На мертвом карлике, который, к слову, перестал подергиваться. Да и звуки утихли. Казалось, что в этом сером мире нет места ничему, кроме пронзительной тишины…
А спустя вечность грянул гром.
– «Внимание! Сектор шесть! Внимание! Сектор восемь! Внимание! Сектор двенадцать! Минута до начала подачи энергии! Будьте осторожны! Всех полутораков утилизировать в первую очередь. Не забывайте про защиту! Жеронов следует сдавать в пункт переработки в секторе три-один! Все существа должны быть убраны! Желаем вам счастливого свободного дня!»
Когда вспыхнули тусклые лампы, Мышка едва не заорала от жуткой боли. Глаза и кожу лица жгло так сильно, будто ее обрызгали раскаленной лавой.
– Мышка? Что с тобой? – кажется, напарник повернулся к ней. Но свет сделал ее почти слепой, и она видела лишь смутные очертания. А еще было больно. Очень больно.
– Не знаю, – собственный голос показался ей каким-то неестественным, чужим. – Но мне нехорошо. Я… кажется, я опять влипла, Тони, но хоть убей, не понимаю, где.
– У тебя все лицо волдырями покрылось… болит? – наверное, Сокол едва коснулся, но больно было так сильно, что Мышка буквально взвыла.
– Хватит!
– Мышка… я же ничего не сделал… – кажется, Сокол даже растерялся. Вот только его хриплый голос наждачной бумагой прошелся по ее тонкому слуху.