Перед тем как оказаться здесь, я заглянул в туалет. Умывался, приводил себя в порядок и решал, что делать дальше. Может быть, пора начать обживаться в поезде?

Сидя за столом в ожидании завтрака, я бездумно смотрел в окно. Видел ли я прежде места, которые проплывали мимо? Был ли мне знаком этот пейзаж – цветочный луг, синенький лесок вдали? Останавливались ли мои глаза на корявом старом дереве, что растет посреди лужка?

Черное, почти лишенное листьев, оно выглядело на редкость неуместным на пестрой цветущей поляне. Казалось, озорной великан вырвал его с корнем из земли, притащил из лесу, где оно росло и набирало силу, да и воткнул сюда, желая позабавиться. Теперь вот бедное дерево торчит на поляне – нелепое, никому не нужное, вдали от братьев и сестер. Чахнет, умирает, отбрасывая уродливую, кривую тень.

– Вот и я. Ты с молоком пьешь или черный?

Я не заметил, как подошла Надя. На подносе у нее теснились чашки, молочник, сахарница, тарелки с бутербродами и булочками. Ловкими и уверенными движениями сгрузив это добро на стол, Надя уселась напротив меня.

– С молоком и с сахаром, – ответил я. – Спасибо.

– На здоровье. Вежливый, смотри-ка. – Она лукаво улыбнулась, но мне стало не по себе. Надя намекает, что вчера я давал жару и был куда менее вежлив? – А я так и подумала, что с сахаром и молоком.

– Почему?

– Все мужчины сладкоежки, – важно ответила она, и мне стало смешно.

Показалось, что все нормально, ничего особенного не происходит: еду себе в Улан-Удэ, сижу в ресторане, завтракаю, болтаю с хорошенькой девушкой, которая строит мне глазки. Ощущение покоя, такое простое и ясное, теперь было особенно сладким из-за своей обманчивости, зыбкости. От того, что могло рассыпаться, исчезнуть в любой момент.

Оно и пропало после моего неосторожного вопроса:

– Ты давно тут работаешь?

– Всю жизнь, – ненадолго задумавшись, ответила Надя. – Всегда тут работала.

От фразы повеяло холодом и безнадежностью. Всегда. Вечно.

Наверное, она произнесла иначе, но я услышал именно так.

Вместо того чтобы перевести разговор на другую тему, я продолжил расковыривать болячку.

– Сколько тебе лет?

– У женщин о возрасте не спрашивают, – улыбнулась Надя.

Но в ее взгляде (или мне привиделось?) таилось нечто иное. Неуверенность, непонимание.

Глядя в Надины густо подведенные карие глаза, я понял: она не могла ответить, потому что не знала сколько. Потеряла счет времени, как потерял его и я, и все другие пассажиры.