… Да, время утекало, как воды сквозь сомкнутые ладони - медленно, но неумолимо. Северус проводил долгие утра с разнежившимся, удовлетворённым по два, а то и три раза, Квотриусом, вошедшим во вкус полноразмерной, многоразовой любви, которая давно была желанной целью высокорожденного брата. Но последний вовсе не был счастлив этому, наконец-то свершившемуся, он теперь больше любил спокойно покурить. Северус даже не раз пытался заговаривать на тему применения магии Стихий для переброса его с Гарри в «своё» время.
Но Квотриус сначала напружинивался и спешил отдалиться от брата, напоминавшего ему, что Северус - и не брат вовсе. А это доставляло столько нравственных страданий молодому человеку! Потом он просто перестал хоть как-либо реагировать на такие разговоры, и они снова ласкали друг друга до изнеможения.
После шли в трапезную, где Северуса уже ждал Гарри, жадно поедающий его глазами, одинокий, перенёсший сотрясение мозга. Северус даже приглашал врача, дабы он осмотрел голову Гарри - вдруг найдётся трещина в черепе? Но таковой не было обнаружено, и врач, пришедший ещё раз через две недели, констатировал, что всё позади. Но каково было Гарри, предоставленному на попечение только рабынь - знахарок, в эти две недели!
Северус навещал его лишь, как своего гостя, и ни разу даже не поцеловал Гарри. Правда, говорил он с пострадавшим неудачливым самоубийцей ласково, и его нежный, шёлковый, словно скользящий по телу и согревающий голос, заставлял Гарри ещё больше желать близости с любимым. Северус прочитал это в ушибленной голове Гарри. Он наблюдал преинтереснейшую картину, как осторожно касается губ Гарри в невиннейшем поцелуе, едва ощутимом, а потом Гарри уже не выпускает Северуса из объятий, распаляя его на соитие.
Потому и не целовал, что юноша был сильнее Северуса физически и мог действительно «завалить» Северуса. Но мечтой Гарри было не овладение любимым, а принуждение взять себя. Да, именно принуждение. Гарри ещё немного и посопротивлялся бы, то ли играя, то ли всерьёз, боясь такого желанного проникновения. Эта живая сценка, предоставленная разуму Снейпа Гарри, пугала его. Он уж никак не хотел оказаться в роли насильника.
Но Гарри жаждал именно этого - борьбы, неравной, но с поддавками, ведущейся с переменным успехом, заламыванием рук за спину, приказу встать на четвереньки и прочими «прелестями». Но закончилась бы эта постельная схватка двух Якадзум половым актом по принуждению. И Гарри решил вытерпеть боль молча, без единого стона, но принять её с радостью давно ожидаемого небесного дара Мерлина всеблагого и пресветлой Морганы, а главное, самого Господа Иисуса Христа.
Профессор же, в свою очередь, не хотел иметь дело с мазохистом и БДСМщиком и, вопреки давно возникшей жажде, не касался губ такого желанного Гарри, чтобы не обесчестить его, ещё одного возлюбленного, такого… необласканного, но странного, жаждающего грубейших действий от него, Сева.
Северус не был груб в постели по определению. Таковым было его кредо - ни капли жестокости. Ласки - какие угодно, но не причиняющие Квотриусу ни грана неприятных, болезненных ощущений. Лишь раз… Но это была анг`бысх`, травка, делающая в разумных пределах любвеобильным, а в больших количествах - преярым и жестоким в сношениях. Вот в походе голодный и усталый Снейп и пожевал анг`бысх`, чтобы она просто тонизировала его, а вышло всё… куда хуже.
Но Квотриус сам был мягок и любовен с возлюбленным братом, и больше не изобретал ласк, во всём следуя за высокорожденным Господином своим. Он никогда не вспоминал о насилии, учинённым над ним братом. Лишь в безумии вспоминалось ему то соитие, и он боялся, хоть и страшно хотел, предложить себя Северусу, пока тот сам не прижал бьющегося в припадке бешенства Квотриуса к своему телу. И тогда всё стало неизъяснимо прекрасно - такая гармония любви снизошла на братьев, что… Впрочем, что толку вспоминать былое, когда вот оно - настоящее, вроде бы полное любви… но всё не то.
Так, в неопределённости, уже и отдаваясь - таки да! - но больше, по сложившейся к этому времени традиции, овладевая податливым, нежным, умелым Квотриусом в любви равноправной, разделённой, одной на двоих, прошло полтора месяца. Гарри так и оставался нецелованным более ни разу, хотя… у профессора возникла одна очень интересная и простая идея, как завладеть любимым, окончательно и бесповоротно уделив ему прочное место в сердце.
Стояли иды двенадцатого месяца.
-
И Северус заглянул. То, что он увидел, заставило его сказать Гарри, специально на латыни, именно из-за неотвязного присутствия Квотриуса:
- Иди ко мне. Я буду лобызать и ласкать тебя, покуда полностью ты не растворишься в неге. Ибо стал ты разумным, пригожим для любви. Это раньше боялся я коснуться тебя, ибо искренне не понимал склонности твоей к насилию и принуждению в утехах любовных. Понял ты теперь, что любовь мягка по сути своей. И не насилие суть прелесть в ней, не принуждение, не суровость или, не приведи Мерлин, жестокость, но мир и взаимосогласие любящих на то или иное действие.
- Как? При мне будешь ты вновь лобзаться с гостем твоим, столь злым, отнимающим душу твою у единственного твоего возлюбленного брата?!
- Да, о Квотриус, стану я лобзать его, ибо множество места пустого в сердце моём образовалось, и место сие есть для Гарольдуса.
Злой на весь мир, униженный Выфху тихонько вышел, чтобы снова не стать наблюдателем разврата уже троих, хоть и ссорившихся мужчин.
-
Выфху только успел затаиться в арке, ведущей в коридор, как из последнего выскочила Альбина.