Но даже немного выступающий ярус бойниц был изукрашен многогранно обточенными и отшлифованными валунами примерно одного размера. Снейп сам построил этот ярус, не доверяя Гарри тонкую обработку камней. Он хотел, чтобы Хогвартес был по-своему красив, как вечный, непоколебимый памятник Квотриусу.

Всю неделю им приходилось самим готовить себе пищу потому, что Куильнэ слёг с горячкой, выскочив однажды ночью голышом на двор. Волшебники не позволяли себе таких вольностей и при каждом выходе из дома надевали плащи на меху.

Лишь во время пика работ, разгорячившись творением магии, которой был пропитан весь воздух вокруг и внутри крепости, они скидывали плащи.

Северус оставался в двух шерстяных туниках, у одной из которых были длинные рукава. Такая туника была единственной, а потому уже заношенной и грязной, но раб всё болел, значит, и одежду стирать было некому.

Гарри сменил тунику на простой колобий* , который ему почему-то нравился, хоть и была это одежда не благородного человека, а черни.

Поттер знал это и специально носил одежду простого гражданина, плебеуса, чтобы отличаться от графа Снейп хотя бы в одеянии, выказывающем, с его точки зрения, своё нечистокровное происхождение. Это объяснение показалось Северусу глупым, ведь Квотриус тоже был полукровкой, но колобии не носил, а одевался во всём, кроме башмаков, вернее, их цвета - красного вместо багряного, как положено патрицию. Но Северус не стал оскорблять память о Квотриусе рассказом о его полукровном происхождении.

Хотя в меру догадливый Гарри, повидав много рабов в доме Северуса, пришёл самостоятельно к такому выводу. Уж больно некоторые рабы, те, кто помоложе, напоминали чернотой густых волос, матовыми, чёрными, правда, не блестящими глазами, и алостью губ вкупе с угадывающейся относительной белизной чумазых лиц покойного «брата» любимого Северуса.

Гарри очень скучал, когда его любимый впадал в меланхолию. А делал он это с потрясающей последовательностью и каким-то упорством каждый вечер перед укладыванием спать. Бедный юноша даже не осмеливался больше обнимать Северуса, боясь, как бы тот не рассердился на неподобающую несдержанность бывшего любовника.

Да, бывшего.

С той ночи, когда Квотриус погиб, они не притрагивались друг к другу, лишь в первую, самую страшную и для Снейпа, и для Поттера ночь, они обнимались, и Гарри целовал любимого, но почти бесстрастно, сдерживая пыл, просто утешая. Северус так и остался безутешен и ни разу не целовал Гарри, даже, когда они оба были нагими, во время очередного мытья.

Снейп тогда равнодушным взглядом оглядел Гарри, несколько задержал взгляд на его члене, вставшем лишь от близости голого Северуса, да такой взгляд, что член опал мгновенно и отвалился, если бы мог. Таким уничижительным был этот взгляд, что Гарри немедленно отвёл глаза, но Снейп без спроса залез в голову Гарри и прочитал там яркое желание соития, однако ни в ту ночь, ни в последующие между ними не было совсем ничего.

… С расцветом апреля, а Северус вёл календарь, записывая по утрам название каждого прожитого дня по ромейскому образцу, он, как показалось, Гарри, хоть немного просветлел лицом.

Снейп всё чаще стал посматривать с некоторым интересом, но только за столом или во время работы с наружной отделкой, близящейся к завершению, на оставшегося чудом в живых любовника, как на существо одушевлённое, а не просто магическое приложение к собственной ауре.

Однажды, в середине безымянных дней месяца априлуса, посвящённого богине Любви, во время помывки, он прижал Гарри к себе, да так крепко, и поцеловал со всею накопившейся за полтора месяца страстью. Гарри, не будь дураком, воспользовался моментом и ответил на поцелуй, с не менее давно желающей выхода пылкостью и темпераментом.

- О Северус любимый, правильно ли понял я тебя, что возможно будет нам сегодня уложить Куильнэ на кухне, завернув больного его в шкуры медвежьи, дабы не помешал он нам?

- Незачем делать сие. Не помешает он нам, а выдворять его, больного, из постели, не стоит. Всё, что я могу, это всё, что я могу, всё, что я хочу, это - ты.

- Но почему не быть ночи нашей именно сегодня, о Северус?! - молитвенно воскликнул Гарри.

- Нет, не стоит нам предаваться любови сегодня.

И Гарри, как был, голый и мокрый, в мыле (Снейп захватил с собою множество кусков свежесваренного мыла, зная о нечистоплотности саксов) заговорил страстно и горячо о любови своей, коей выхода нет и, верно, не будет, ибо Северус решил словно бы заделаться в монахи, храня верность одному лишь Куотриусу, не замечая, что уж если одна половина его сердца умерла, то ведь остался же Гарри во второй его половине. Или нет ему, Гарри, места боле в сердце Северуса, любимого, цветка его солнечного, цветка Сола, всё сильнее раскрывающемуся с каждым новым днё…

На этом слове Снейп прервал Поттера, заговорив также горячо, по извечной привычке скрестив руки на груди и выставив левую ногу вперёд, не замечая своего менторского тона. Он говорил, что нельзя, немыслимо заимствовать образы, по праву принадлежащие великому поэту Квотриусу. О том, что, если уж Гарри хочет доставить удовольствие ему, Северусу, пускай изобретает новые эпитеты и метафоры, которые будут только его собственными.