— Друг мой, — сказал он, — мне кажется, что сегодня ночью будет мне конец.

— Что такое? — перебил его Мюфлие, сделав невероятное усилие, чтобы повернуться лицом к своему товарищу, но канаты не позволили ему сделать ни малейшего движения.

— Я скоро умру.

— Ах, что говорить, старина! — печально произнес Мюфлие. — Если сегодня настал твой черед, то завтра придет и мой! Но что меня злит, так это то, что я вовлек тебя в эту чертовщину.

— Ну, так что же? Я на тебя не в обиде. Только прежде чем помереть, мне хотелось бы пожать тебе руку.

С минуту длилось молчание.

— Послушай-ка, Кониглю, — начал вдруг Мюфлие, — хоть тебе и плохо приходится, но все-таки не надо отчаиваться.

— Отчего это?

— Постой, я скажу, хоть с виду это и кажется пустяками. Дело вот в чем. Я думаю, что с нами произойдет перемена.

— К лучшему?

— Черт возьми, да разве может быть что-нибудь хуже теперешнего? Не знаю почему, но мне кажется, что сегодня ночью будет схватка. Я не могу предположить, что друзья Жака бросили его. Да и безрукие братья. Они ведь спаслись! Ну, да что тут разговаривать, одним словом, таково мое убеждение. И потому прошу тебя, мой миленький Кониглю, будь так любезен, не умирай до завтрашнего дня!

— Постараюсь! — ответил покорный Кониглю.

В это самое время у грот-мачты происходила следующая сцена.

Жак и Эксюпер молча бродили по палубе, каждый из них был погружен в свои размышления. Но в ту минуту, когда они подходили к баку[6], двое матросов загородили им путь.

— Нельзя, — грубо сказал один из них.

— Как видите, всегда то же запрещение, — заметил Эксюпер.

— Но почемуже это? — спросил Жак.— Весь экипаж имеет право свободно расхаживать по всей палубе, одним нам запрещается подходить к баку!

На этот вопрос, непосредственно обращенный к матросам, ни тот, ни другой не дали никакого ответа.

Жак нетерпеливо топнул ногой.

— Надо будет объясниться с капитаном — сказал он. — Там происходят гнусные вещи, которые люди с душой не могут больше выносить.