— К сожалению...

— И «Пестрая корова» пошла ко дну пос­ле столкновения с немцем?

— Да.

— И в память об этом вы открыли кабак для немцев?

Манинг сощурил свои очень светлые, поч­ти белые глаза и сплюнул на пол. Ему, ка­жется, надоел этот странный разговор.

— У каждого своя реклама,— сказал он жестко. — А теперь, молодой человек, при­шла моя очередь задавать дурацкие вопро­сы. Кто вы такой? Почему вы прихо­дите в чужое заведение и учиняете допрос? Кто дал вам право пытать честного че­ловека?

— Меня зовут ван Эгмонт.

Седые брови Манинга сошлись на перено­сице. Такого ответа он не ожидал.

— Вы сын капитана ван Эгмонта? Вы Гай?!

— Да. Показать паспорт?

Но Манинг, сделавшись вдруг еще крас­нее прежнего, повернулся к полуоткрытой двери на кухню и заорал так, словно его резали:

— Вильма-а-а!

Ему откликнулся тоненький девичий голо­сок:

— Что-о-о?

— Иди сюда!

Из двери вышла маленькая белокурая де­вушка с голубыми глазами.

— Обслуживай гостей,— приказал Ма­нинг.— Я ушел в банк. — Он поглядел на Гая, кивнул на дверь: — Идемте, прошу вас.

Гай тоже не ожидал такого поворота бе­седы, но, не раздумывая, слез с табурета, взял чемодан и последовал за хозяином, уже громыхавшим по длинному узкому ко­ридорчику. Он с некоторым удивлением об­наружил, что вместо левой ноги у Манинга была деревяшка, стесанная от колена книзу на конус, с резиновым набалдашником на конце, простая деревяшка, даже не крашен­ная. Мелькнула мысль о пиратских историях, читанных в далеком детстве...

Манинг толкнул последнюю дверь и про­пустил Гая. Вероятно, это была комната, где хозяин отдыхал, устав от посетителей, а мо­жет, он здесь жил. Широкий диван был за­стелен грубым ворсистым пледом, перед ди­ваном стоял старинный неподъемный стол, у стола — два таких же неподъемных кресла с прямыми высокими спинками. Над дива­ном стену украшал пробковый спасательный круг с надписью «Пестрая корова».

— Садись! — сказал Манинг, хлопнув ла­донью по спинке кресла, а сам, крутанув­шись на деревяшке с неожиданной для сво­ей комплекции ловкостью, метнулся обрат­но к двери и снова заорал: — Вильма-а-а!