«Если национал-социалисты придут в Германии к власти, они займутся исключительно Западом, то есть Францией, так что мы спокойно будем строить социализм». Эти слова Сталина — ошибка, за которую наш народ заплатил жизнями почти в каждой семье.

Большой террор как раз был символом этого «спокойствия».

Самым ярким знаком сталинского двуличия и политического недомыслия явилась резкая переориентация внешней политики Советского Союза с антифашистской на профашистскую. Прямое тому доказательство — выдача Гитлеру немецких антифашистов, чистка Коминтерна, сотрудничество с гестапо.

Что бы ни говорили сталинские доброжелатели о необходимости пакта Молотова — Риббентропа, факт остается фактом: через неделю (!) после его подписания, 1 сентября 1939 года, началась Вторая мировая война.

Ранее Гитлер откровенничал, но глухой советский вождь никак не реагировал на эти признания своего немецкого визави: «Вероятно, мне не избежать союза с Россией. Я придержу его как последний козырь. Возможно, это будет решающая игра моей жизни. Ее нельзя преждевременно начинать. (…) Но она никогда не удержит меня от того, чтобы изменить курс и напасть на Россию после того, как я достигну своих целей на Западе».

Перед Сталиным тоже стоял выбор: быть с Францией и Англией или переметнуться к Гитлеру, на которого Сталин смотрел с вожделением — вот Адольф раздолбает Запад, и буржуазный остов Европы падет. А уж с молочным братом-близнецом из страны Гете и Баха я как-нибудь договорюсь — начнем делить Европу, тебе то и то, а мне это и это… Бандитская логика дележа чужого и присвоения награбленного восторжествовала.

Мюнхенский сговор Чемберлена и Даладье с Адиком, благодаря которому Чехословакию опозорили, без звука отдав Судеты Германии, показал Сталину пример: как железный диктатор должен разговаривать с либералами.

— Чего ты хочешь? — как бы спрашивал Адольфа Иосиф.

— В первую очередь давай возьмем Польшу.

— Давай. А ты мне за это дай отхватить Прибалтику и Западную Украину.

Но тут Англия, почуяв эти угрозы, смело заявила, что не допустит по крайней мере захвата Польши, и еще раз предложила Сталину остаться на антифашистском фронте. Это был шанс сдержать приготовившегося к прыжку зверя, уже начавшего пожирать европейские страны — Австрию (операция «Отто»), Францию (без боя практически), затем Чехословакию (операция «Грюн»), Данию и Норвегию (операция «Везерюбунг») и, наконец, Польшу (операция «Вайсс»).

В этих условиях Черчилль, лучше всех понимавший ситуацию и видевший большевиков насквозь, с чисто английской иронией пытается объяснить, что для отпора германскому агрессору (он в этот момент был наиболее опасен) следует заключить союз «хоть с чертом».

Однако этот самый черт по имени Сталин отнюдь не собирался демонстрировать свой антигитлеризм. Сталину было на Англию плевать, на Францию чихать, а на Польшу, говоря по-русски, просто насрать. И потому он предпочел спасительному для всех принципу коллективной безопасности в Европе (его безуспешно пытался продвинуть здравомыслящий министр иностранных дел Максим Литвинов) братание с фашизмом. Инициатива этого братания исходила от Сталина. 3 мая 1939 года в подтверждение своей позиции Сталин убирает Литвинова с занимаемой должности и возводит на нее Молотова, который теперь будет выполнять миссию по подписанию акта о ненападении плюс так называемых секретных протоколов к нему в виде самого дорогостоящего дополнения: Литву — немцам, Эстонию, Латвию, Финляндию, Бессарабию — нам. Польшу — раскроить, разделать, как мясник разделывает кусок.

Таким образом, нацистская опасность и советская жадность сошлись во взаимном согласии, кому какая часть полагается. Два людоеда приступили к церемонии поглощения пищи.

Теперь сталинисты вешают нам лапшу на уши, крича, что пакт Молотова — Риббентропа дал возможность отодвинуть войну с Германией на пару лет и с помощью отсрочки укрепить оборону СССР.

Хорошо. Допустим. Но тогда как понимать фразу Сталина, брошенную в сердцах уже после войны: «Эх, с немцами мы были бы непобедимы!»

Он думал, что «обвел» Гитлера, — на самом деле Гитлер надул Сталина.

Ведь подписав «акт о ненападении», Сталин сделал Гитлеру самый прекрасный подарок — дал стратегическую возможность воевать не на два фронта. То, о чем Адольф мечтал, Иосиф преподнес ему на блюдечке с голубой каемочкой. Он повернулся задницей к будущим союзникам, которые пришли в шок от сталинского предательства, и обрел нового.

Диагностируя Гитлера как союзника в классовой борьбе с буржуазной Европой, Сталин обманулся по одной простой причине — он, будучи глубоко безнравственным человеком, поддержал безнравственность. Да, Чемберлен и Даладье тоже были не ахти какие ангелы, однако в своих странах они не поджигали парламент и не устраивали Хрустальную ночь или Ночь длинных ножей…

Да, Сталин метался. То он считал, что война неизбежна, и тотчас начинал убеждать всех, что воевать мы будем только «на территории противника», то забывал о своем шапкозакидательстве и окаменевал перед угрозой, как кролик перед змеей.