Он добавил еще несколько красочных эпитетов, не характерных джентльменам и вошел. Стены каюты напоминали решето. Пахло порохом и кровью. Истекающий кровью «Шелапугин» лежал на полу, сжимая в руке вырванную с мясом запчасть компьютера.
Брикман, старась не запачкаться, перешагнул через него. В простреленной микроволновке вонюче тлели жесткие диски и флешки.
Внезапно «Шелапугин», которого все посчитали умершим, дёрнулся и открыл глаза.
— Рори, идиот, врача! — закричал Брикман.
Впрочем, русский резидент жил недолго. Его жизненных сил хватило буквально на одну фразу.
Брикман присел и ловил каждое слово. Которое, впрочем, не вспоминал целых полгода, а вспомнил лишь, когда самому пришлось умирать.
Русский произнес:
— Обижать детей — это грех!
4. 87 лет спустя
Этой драки в баре «Каролеофан» быть было не должно, но мало ли чего не должно быть в нашей жизни.
Начфин успел достать меня всего за сутки. Он ходил ко мне как в магазин, то за чайником, то за сахаром. Все бы ничего. Пусть подавится. Но это вечная ухмылка на лице. Его дыне образная голова мерещилась мне за каждым углом.
Прав был мой друг Вальжан, не могу я никого на хер послать, воспитание не позволяет.
Утром, решив прогуляться, я встал пораньше, чтобы избежать общества Холуянова. Милая девушка — портье улыбнулась, когда я сдавал ключи. Я произнес пару комплиментов по — французски, и она раскраснелась от удовольствия.
Утро в этом городе у Залива не казалось таким мерзким, и причина, по которой нас мариновали, отошла на второй план. Но тут откуда — то сзади в фокус вплыло лицо незаметно подкравшегося начфина.
— Евгений Палыч решил приударить за красоткой? — сказал он даже не мне, а девушке, противно осклабясь.
Возникло ощущение, что в дыне сделали кривую прорезь.
Улыбка девушки погасла. Утро было безнадежно испорчено и грозило перерасти в такой же по качеству день. В который раз я подумал, какого рожна я здесь делаю. Меня никто не понуждал. Подвигов захотелось? Чудес? Никто не должен уйти обиженным? Уже по предыдущим свои экзерсисам я знал, что ничем хорошим это не кончится.
— Куда собрались, Евгений Палыч? — пристал начфин.
А твое какое собачье дело?
Я пробормотал, что мне по делам надо, и Холуянов само собой увязался за мной. Девушка — портье одарила меня презрительным и одновременно жалостливым взглядом. Я упал в ее глазах. Не впервой.