Зайцев подавился вдохом. Что это - тоска молоденькой девочки по большому интересному миру? "А кому сегодня плакать в городе Тарусе? Есть, кому сегодня плакать - девочке Марусе". Или общий для всех интактов ужас перед присоединением?
- Извини, девочка, я не могу тебя взять на звезду. Это не я решаю.
- А кто решает?
- Пан.
- Вы так называете Джи?
Зайцев задумался. До него только сейчас дошло, кого аборигены называют Джи.
- Нет, девочка, Пан - не ваш Джи. Вы ошибаетесь. Пан - не с неба спустился, он - наше порождение, земное, это мы его создали.
- Не понимаю, - девушка сморщила личико и еще больше стала походить на оставленного щеночка.
"А кто понимает?" - подумал Зайцев. Впрочем, гладкие ножки девушки сейчас занимали его больше мыслей о судьбах человечества. Воображение, раззадоренное Жанной, уже независимо от воли рисовало всякие не пуританские картинки. "С другой стороны, кто знает, что тут считают изнасилованием? - вдруг пришло Зайцеву в голову, - Вот так переспишь, с кем не следует, а завтра смуглые ребята тебя свяжут и отнесут на пригорок - Пану на ужин...".
И тут прекрасная псоглавица встала и ушла. Только бедра ниже короткой юбки сверкнули.
"Ну разумеется, - заключил Зайцев, - Не можешь взять девушку с собой на звезду - нафиг ты нужен?" В голове еще слегка звенело от местного пойла. Он тихо засмеялся.
ГЛАВА 4
РЕТРОСПЕКТИВА
У разных людей разный порог самообладания в стрессовой ситуации. Это банальность. Но определить, кто сломается раньше, заранее удается не всегда. Англичанин Льюис производил на Зайцева впечатление абсолютно невозмутимого человека. Тем больше Зайцев удивился, обнаружив, как этот джентльмен в считанные сутки превратился в законченного неврастеника. При том, что сам Виктор, безусловно, потрясенный до глубины души, продолжал держать себя в руках. Впоследствии Зайцев объяснил для себя это тем, что его детство и юность, когда формируются характер и мировоззрение, прошли в России в обстановке постоянной нестабильности и вечного ожидания "большого пипеца". "Пипец" случился - неприятно, но ожидаемо. В то время как для Льюиса рухнуло само мироздание. Британец полностью потерял опору под ногами, если можно так сказать про человека, болтающегося в невесомости.
Следующие три недели в обществе Льюиса оказались для Зайцева сущим адом. Тот то плакал, то причитал, то вдруг разражался чрезмерными лучезарными надеждами, подражающими абсурдностью и беспочвенностью.
По прошествии времени уже на Земле Зайцев решил, что Льюис своим безумием спас от сумасшествия самого Зайцева, заставив мобилизоваться для сиюминутного спасения жизни, и отвлекая мысли от перспективы гибели неизбежной, но более отдаленной по времени. И от гибели известного ему мира заодно.
Зайцев сидел смирно, но начинал раздражаться.
Вокруг него с проводами и присосками неловко и бестолково суетился ассистент Робура по фамилии или прозвищу Маджента. Из тех, у кого на лбу написано - "никчемный".
"Надо же, - подумал Зайцев, - сколько умных и талантливых людей исчезло в ненасытной глотке Пана, а этот absolutely useless живет себе как ни в чем ни бывало". Поразмыслив, однако, Зайцев понял, что как раз тут все логично - зачем Пану есть никчемного?
Робур стоял у стены, и мрачно наблюдал за происходящим, даже пытаясь вмешаться.