Один человек приходил по ночам тихонько к женщине и любился с ней. А чтобы она его узнавала, он подавал ей знак: подходил к двери и тявкал, как маленькая собачка, и она отворяла ему дверь. Так делал он каждый раз. Другой человек заметил, как уходит он вечерами по одной и той же дороге, догадался, в чем тут хитрость, и однажды ночью пустился за ним следом, издали и крадучись. А гуляка, ничего не подозревая, подошел к двери и пробрался в дом, как обычно. Увидел его сосед все, что нужно, и воротился домой. А на следующую ночь он сам прокрался первым к дверям развратницы и затявкал, как маленькая собачка. Подумала женщина, что это ее любовник, погасила свет, чтобы его не заметили, и отворила дверь; вошел он и слюбился с ней. А немного погодя пришел и первый ее любовник и, как всегда, затявкал перед дверью, как маленькая собачка. И тогда тот, который был в доме, заслышав, что соперник его из–за двери тявкает, как маленькая собачка, встал и сам залаял громким голосом, как огромный пес. Понял тот за дверью, что в доме кто–то его сильнее, и удалился восвояси.
Был, говорят, у одного моряка сын, и моряк хотел, чтобы он обучился грамматике. Поэтому он послал сына в школу, и через некоторое время сын там обучился грамматике до тонкости. Тогда и говорит юноша отцу: «Батюшка, вот я изучил всю грамматику до тонкости; но теперь мне хочется изучить и риторику». Понравилось это отцу; послал он опять сына в школу, и стал он там настоящим ритором. Вот однажды сидел сын дома и обедал вместе с отцом и матерью, рассказывая им про грамматику и про риторику. Перебил его отец и сказал сыну: «О грамматике слыхал я, что это есть основание всех искусств, и кто ее знает, тот без ошибок может и говорить и писать; а вот в чем сила риторики, я не знаю». Сын в ответ отцу говорит: «Верно ты сказал, отец, что грамматика есть основание всех искусств; но риторика еще того сильнее, потому что она может без труда доказать что угодно, и даже неправду представить правдой». Тогда отец сыну говорит: «Ежели в ней такая сила, то поистине она куда как сильна! Но покажи–ка ты мне ее силу вот сейчас!» А случилось так, что на столе у них было два яйца. Отец говорит: «Смотри, нас трое, а яиц на столе два; как сделаешь ты, чтобы их стало три?» А сын ему: «Без труда — с помощью арифметики». «Как же?» — спрашивает отец. «Сосчитай–ка их еще раз!» — говорит сын. Начал отец их считать и говорит: «Одно, два». А сын ему: «Так ведь один да два как раз и будет три!» Говорит отец: «Верно, сынок; а коли так, то одно съем я, другое твоя мать, а ты ешь то, которое сам изготовил своей риторикой».
Поэма «Плач о падении Константинополя»[595]
(XV в.)
События последних лет существования Византийской империи нашли отражение в многочисленных народных и написанных определенными авторами литературных произведениях. Гибель столицы, подробности захвата ее турками, а позже завоевание мусульманами последнего прибежища византийской культуры — Афин стали темами многочисленных песен и поэм, очень разных по своим художественным достоинствам и по объему. Эти поэмы, даже если они принадлежали к литературе книжной, все же сохранили в очень большой мере связь с народной традицией. Со времени распространения акритских песен эта традиция непрерывно развивалась и совершенствовалась и дала такие не лишенные художественности произведения, как поэмы «О сыне Андроника» и «Морейская хроника». Это промежуточное звено между эпосом и историографией. Таковы и две поэмы о падении Константинополя. Одна из них ближе к поэзии народной, другая принадлежит перу неизвестного автора, видимо, человека образованного. Первая поэма объемом всего в 118 политических пятнадцатисложных стихов представляет собой диалог двух кораблей, которые встречаются близ острова Тенедоса: один из кораблей идет из «сожженного пламенем города», т. е. из Константинополя. Плохая сохранность текста этой поэмы заставила предпочесть для данного сборника отрывки из другой, более доступной в настоящих условиях.
Основная тема — жалобы по поводу падения Константинополя — уступает в этой поэме место хорошо продуманным и практически обоснованным требованиям отвоевать назад оплот восточного христианства. Неизвестный автор поэмы, судя по тону, ортодоксальный христианин, подробно анализирует причины, погубившие Константинополь. По его мнению, греки–византийцы сами были виноваты в своем крушении: они были завистливы, жадны и слишком склонны к необоснованным надеждам. Лишь в немногих местах автору удалось отвлечься от этого рационализма и выразить подлинную скорбь по поводу всеобщего несчастья. Язык поэмы представляет собой смешение литературных и народных элементов; большой красочностью и разнообразием эпитетов отличаются места, непосредственно направленные против турок, выражающие искреннюю ненависть к завоевателям. И все же поэма эта — одно из последних произведений византийской литературы — является живым документом ее заката.
ПЛАЧ О ПАДЕНИИ КОНСТАНТИНОПОЛЯ
Дука
(около 1400 — около 1462 г.)
Сведений о жизни и деятельности византийского историка Дуки чрезвычайно мало. Единственным источником, из которого можно почерпнуть некоторые факты его биографии, является сам труд Дуки. Но такого рода данных содержится в нем немного. Титульного листа с названием произведения и именем автора не сохранилось. Однако историк упоминает имя своего деда по отцу Михаила Дуки. Во время гражданской войны Иоанна V Палеолога с Иоанном Кантакузиным ему как стороннику враждебно настроенных к императору сил пришлось 11 июня 1345 г. бежать из Константинополя в Эфес. С тех пор его семья, по–видимому, не возвращалась в столицу.
Историк принадлежал к древнему, но, по всей вероятности, обедневшему роду. Судя по содержанию хроники, он получил хорошее образование, вполне в византийском духе. Он весьма осведомлен как в античной истории и мифологии, так и в Священном Писании и богословии. Писатель знал турецкий и итальянский языки, читал византийских хронистов. Значительную часть своей жизни Дука провел при дворе итальянцев генуэзского происхождения, владельцев острова Лесбос. Оставаясь византийцем–патриотом, он по долгу службы был призван защищать интересы западных пришельцев перед другими врагами своей родины — турками. Эта противоречивость его положения, в котором нашло отражение трагическое состояние Византии того времени, оставила глубокий отпечаток на всем мировоззрении хрониста. Среди сочинений греческих историков середины XV в. его произведение отличается особой политической заостренностью. Трезво оценивая международную обстановку и понимая, что ослабленная империя не в состоянии без помощи Запада сохранить свою независимость в борьбе со столь могущественным противником, писатель отстаивал необходимость союза с Римом. Судьба греческого народа занимала все мысли автора и воспринималась им с участием и болью. Яркое свидетельство тому — скорбный «Плач о падении Константинополя», которым историк заканчивает свое взволнованное и потрясающее описание последних дней Византии.
ПЛАЧ О ПАДЕНИИ КОНСТАНТИНОПОЛЯ[596]
XLI. 1. О город, город, глава всех городов! О город, город, центр четырех стран света! О город, город, гордость христиан и гроза варваров! О город, город, второй рай, выращенный на Западе и заключающий в себе всевозможные растения, сгибающиеся под тяжестью плодов духовных!
2. Где красота твоя, рай? Где благодетельная сила души и тела прелестей твоих духовных? Где тела апостолов господа моего, издавна почивавшие в вечно цветущем раю? Где среди них пурпуровая багряница, копье, губка, трость, лобзая которые, мы видели и представляли вознесенного на кресте? Где мощи святых? Где останки мучеников? Где прах Константина Великого и остальных императоров? Улицы, портики, перекрестки, поля, виноградные сады — все это переполнено останками святых, телами благородных, телами непорочных иноков и инокинь! О наказание! «Смертные останки рабов твоих, господи, отданы на съедение птицам небесным, а плоть святых твоих — зверям земным вокруг Нового Сиона, и некому похоронить их».
3. О храм, о небо земное, о алтарь небесный, о божественное и священное место, о красота церквей, о книги священные и слово божье, о законы древние и новые, о скрижали, начертанные перстом божьим, о евангелия, вещающие устами божьими, о богословия ангелов во плоти, о речения великих духом людей, о наставления полубогов и героев, о государство, о народ, о войско, чрезмерное прежде, а теперь уничтоженное, подобно кораблю, потонувшему в море во время плавания, о дома и разного рода палаты, и святые стены, сегодня я взываю ко всем вам и оплакиваю вас, как одушевленных, приведя для начала горестный плач Иеремии[597]:
4. «Как одиноко сидит город, некогда многолюдный; он стал, как вдова; великий между народами, князь над областями сделался данником. Горько плачет он ночью, и слезы его на ланитах его. Нет у него утешителя из всех, любивших его; все друзья его изменили ему, сделались врагами его. Азия переселилась по причине бедствия и тяжкого рабства, поселилась среди язычников и не нашла покоя; все, преследовавшие ее, настигли ее в тесных местах. Пути города сетуют, потому что нет идущих на праздник; все ворота его опустели; священники его вздыхают, девицы его печальны, горько и ему самому. Враги его стали во главе, неприятели его благоденствуют, потому что господь послал на него горе за множество беззаконий его; дети его пошли в плен впереди врага. И отошло от дщери Сиона все ее великолепие; князья ее, как олени, не находили пажити; обессиленные, они пошли впереди погонщика. Враги его смотрят на него с презрением и смеются о переселении его. Тяжко согрешил Иерусалим, за то и сделался отвратительным».
5. «Враг простер руку свою на все самое драгоценное его; он видит, как язычники входят в святилище его, о котором ты заповедал, чтобы они не вступили в собрание твое. Весь народ его вздыхает, ища хлеба, отдает драгоценности свои за пищу, чтобы подкрепить душу. Воззри, господи, и посмотри! Да не будет этого с вами, все проходящие путем! Взгляните и посмотрите, есть ли болезнь, как моя болезнь, какая постигла меня. Свыше послал он огонь в кости мои, и он овладел ими; раскинул сеть для ног моих, опрокинул меня, сделал меня бедным и томящимся всякий день».
6. «Всех сильных моих господь низложил среди меня, созвал против меня собрание, чтоб истребить юношей моих, как в точиле истоплал господь деву, дочь Иуды. Об этом плачу я, дети мои разорены, потому что враг превозмог».
7. «Праведен господь, ибо я не покорен был слову его. Послушайте, все народы, и взгляните на болезнь мою: девы мои и юноши мои пошли в плен. Зову друзей моих, но они обманули меня: священники мои и старцы мои издыхают в городе».
8. «Услышали, что я стенаю».