Топор? На миг я потерял дар речи, ощутив, как страх все же проникает в сознание. Но тут в голове молнией промелькнула одна мысль, и я ответил на издевательскую, садистскую усмешку Твари точно такой же усмешкой.

– А мне и не нужно тебя убивать, – негромко произнес я. – Все, что мне нужно сделать, это убедить всех работающих здесь перестать уделять тебе хоть какое-то внимание. Вот это-то я теперь вполне могу сделать – после того, как увидел, что ты натворил с настоящим Джо. И на самом-то деле как раз это тебя и убьет, я прав? Если мы прекратим посылать сюда санитаров, медсестер, врачей, у тебя не будет жертв. Ты умрешь здесь от голода… Ну что ж, угостись напоследок дурными мыслями, которые получаешь сейчас от меня, долбаный ты паразит, потому что отныне жрать тебе будет нечего! Это я тебе обещаю.

Развернувшись, я собрался было уйти, но вдруг услышал, как Тварь заговорила снова, на сей раз в совершенно нормальном темпе и нормальным голосом Джо. И по какой-то причине эти его последние слова прозвучали еще бо́льшим диссонансом и совершенно выбили меня из колеи.

– Док? Прослушайте пленку! Ради вашего же собственного блага, прослушайте запись, прежде чем хоть что-нибудь предпринять! Прошу вас!

Я невольно обернулся назад. «Джо» смотрел на меня с испуганным выражением на лице. Выглядело оно совершенно привычно, равно как и тело, никаких следов крови и отвратительных слизистых выделений – он полностью вернулся к наружности моего пациента. Пол у него под ногами тоже сверкал обычной чистотой, словно все это было лишь галлюцинацией и теперь меня отпустило. Я не дал этому зрелищу времени испугать меня. Круто развернулся, резко захлопнул за собой дверь и в ярости бросился к выходу из больницы. Едва оказавшись в машине, выдернул из кармана прихваченный с собой диктофон, остановил его и перемотал пленку. А потом, поехав к дому, нажал на «Воспроизведение», чтобы выяснить, что на нем записалось и записалось ли вообще.

Хотелось бы мне сказать, что это принесло результат, – но увы, если у меня и оставались какие-то надежды, что мне удалось собрать железные доказательства того, что я все-таки не сошел с ума, то меня ждало горькое разочарование.

Вы наверняка уже догадались, что именно я услышал: свой собственный голос и свои собственные гневные протесты записались совершенно четко. Но насмешливых, ехидных ответов Твари ждал я совершенно напрасно. Вместо этого из динамика диктофона доносились лишь испуганные мольбы – знакомый пронзительный мужской голос, хрипловатый от долгого молчания, но в остальном совершенно обыкновенный.

Нечего и говорить, что я вдребезги разбил кассету молотком и выбросил в мусорное ведро, когда оказался дома. Полный тупик. Я не мог никому рассказать о том, что узнал. Тварь переиграла меня. Без неопровержимых доказательств того, что на самом деле Джо – это бесчеловечное чудовище, которое живет за счет страхов и страданий тех, кто с ним пересекается, вряд ли приходилось предполагать, что больница просто прекратит предоставлять ему стол и кров. Я даже не был до конца убежден, действительно ли у меня самого все в порядке с головой.

Понимаю: в кино все кончилось бы тем, что я одолел бы собственные сомнения, отважно бросил вызов чудовищу, которое называло себя Джо, и воткнул ему в башку лезвие топора – или же совершил еще что-нибудь театральное в том же духе. Но, к сожалению, пусть даже во всей этой истории и вправду есть кое-какие элементы голливудской психодрамы, закончилось все совсем по-другому.

Я не стал возвращаться в больницу в тот вечер. Честно говоря, не уверен, что вообще хоть когда-либо еще оказывался в палате Джо, и вовсе не по той причине, по которой вы думаете.

Почему я говорю, что не уверен? Ну, вот вам последняя и самая странная часть всей этой истории.

Когда я вернулся домой из больницы после встречи с Тварью, называвшей себя Джо, то обнаружил, что меня поджидает Джослин. К ее чести, она сразу поняла, что случилось что-то плохое и что я не готов говорить об этом. Так что просто налила мне стаканчик-другой, а потом держала меня в объятиях, пока мне наконец не удалось заснуть.

И в ту ночь мне снилось, что я вернулся в больницу, но здание не было освещено так, как это обычно бывает по ночам. Все окна были угольно-черными, и будь это не во сне, у меня не было бы ни малейшего представления, как в нем куда-то попасть. Но, очевидно, сон знал, куда мне идти, поскольку какая-то неведомая сила властно увлекала меня вперед. Мой подсознательный разум явно ориентировался в больнице гораздо лучше меня, поскольку вошел я не через главный вестибюль, а проскользнул сквозь малоизвестный пожарный выход, почему-то оставленный открытым. В другой ситуации я был бы совершенно дезориентирован, ощупью продвигаясь по темной лестнице без малейшего представления, куда она ведет, но опять некая часть моего мышления наколдовала чувство, будто знает дорогу, и я даже ни разу не оступился.

Местом моего назначения, как вы уже наверняка догадались, была палата, принадлежащая Твари, называющей себя Джо. Однако путь туда тоже казался каким-то ненормальным. Наверное, все объяснялось тем, что во сне я почему-то был босиком, а пол коридора у меня под ногами казался ужасно скользким. Едва ли не мокрым, словно уборщица только что прошлась тут со шваброй. Но это была далеко не самая необъяснимая часть привидевшихся мне событий. Это произошло, когда я добрался до собственно палаты – услышал щелчок замка и увидел, как дверь распахнулась сама собой.

Жутко знакомый голос гулко гоготнул изнутри, и из дверного проема хлынула какая-то жидкость. Она разом выплеснулась из палаты, словно я открыл дверь герметичного аквариума, и бурным потоком устремилась по коридору в сопровождении хриплого загробного хохота, разносящегося с оглушительной громкостью. Жидкость отдавала железом, кровью и мочой – это была та жуткая вонь, что преследовала меня в ночных кошмарах с самого детства. Пусть даже это и был всего лишь сон, но ощущение чего-то холодного и мокрого, обдавшего меня с ног до головы и чуть не повалившего на пол, было столь реальным, что я моментально проснулся, и только тут понял, что Джослин лихорадочно меня трясет. Очевидно, я разбудил ее, когда начал бормотать что-то глухим, слезливым и едва узнаваемым голосом, который настолько ее напугал, что она предпочла меня разбудить. Больше того – наверное, я сильно вспотел в пижаме, поскольку она настолько промокла, что просто-таки прилипла к телу. По крайней мере, это я говорю себе, что она просто промокла от пота, поскольку альтернативное объяснение таково, что я даже не решаюсь произнести его вслух.

Когда на следующий день я приехал в больницу, чтобы повидаться с доктором Г. и поделиться с ней всем, что выяснил в доме Джо, то первым делом заметил на стоянке фургон службы городской электросети, а также несколько полицейских машин с мигалками. Сразу подумалось, что случилось нечто серьезное, тем более что работники больничного персонала и пациенты были явно чем-то возбуждены, когда я поспешил в кабинет главврача на последнем этаже.

Она там с кем-то совещалась, но при виде меня быстро выставила посетителей, так что мы смогли переговорить наедине.

– Да, мне очень интересно, что произошло во время твоей вчерашней поездки, – произнесла доктор Г. с явной натянутостью в голосе. – Но для начала тебе надо знать… Вчера вечером, похоже, в одной из палат на втором этаже лопнула водопроводная труба, и водой затопило расположенный рядом распределительный электрощит. Хотя странно: этот щит – центральный, жизненно важное звено системы, и вроде не должен быть уязвим для всяких мелочей вроде плохой погоды или подобных аварий… Электрик смог добраться до него и починить, но в районе полутора-двух часов вся больница оставалась без света. И в это время, в темноте, кто-то пробрался в больницу и отпер дверь палаты одного из пациентов – палаты Джо, я должна уточнить, – равно как и двери в его отделение с закрытым режимом.

– Отпер? Кто-то его выпустил? – едва не выкрикнул я. – Вы задержали этого человека? А его задержали?

Выражение лица доктора Г. немного переменилось, словно в тот момент для нее все уладилось.