– Не слушай! Не слушай!

Егор переводит на него свой взгляд – отец Даниил кричит как будто из-под воды, смысл за его звуками Егору просматривается трудно, как будто тоже – сквозь мутную озерную воду.

Беда в том, что отца Даниила Егору слушать больше не хочется, а хочется прислушаться к словам обугленного человека во дворе, к словам, которые обладают такой силой: что это может быть за молитва, что за заклинание?

Он отталкивает безумного попа и снова утыкается в открытое окно.

– Что? Что ты говоришь?!

Но тут обугленный отворачивается от него – чтобы говорить к кому-то другому, и Егор чувствует почти ревность. Кто там его отвлек?

Полкан.

Он входит, шатаясь, во двор; в руке отнятый у кого-то калаш, взгляд ошалелый, лицо опалено и измазано в саже – как будто он тоже горел. Разошедшийся вагон он замечает сразу – и жуткого человека, который вылез из пламени. Идет к нему, что-то спрашивает, машет рукой.

Егору хочется, чтобы обугленный говорил только с ним, чтобы он успел досказать ему свою правду до того, как умрет – видно же, что ему остались какие-то минуты, если не секунды, а Полкан тянет, сволота, одеяло на себя! Ему тоже хочется – неужели Егор позволит ему… Он хватается за прутья и вопит:

– Эу! Ээээй! Ну-ка отвали от него! Он мой! Мой! Эй!

Полкан поднимает к Егору свою тяжелую плешивую башку, хмурится, не сразу узнавая Егора и понимая, чего тот хочет.

А потом забывает о Егоре и тупо шагает дальше к обугленному, пока не останавливается, вперив в него свой взгляд почти в упор, с расстояния в десяток шагов. Трясет головой.

Отец Даниил смотрит на него тоже, умоляя Егора:

– Конец ему! Конец! Отойди, отойди! Сам свихнешься, меня погубишь! Отойди!

Но Полкан вскидывает автомат – так, как будто тот весит пуд, и криво, внахлест, стегает обугленного дымными пулями. Тот замолкает и обваливается сразу, как расколдованное чучело, никогда и не бывшее по-настоящему живым.

Полкан машет Егору непослушной рукой. Разворачивается и идет к их подъезду. Егора отпускают – и ревность, и ненависть, и жажда слышать. Он пихает отца Даниила и хохочет:

– И чего?! Вон он как! Видал?! Погнали наши городских!

Тот мотает бороденкой: нет, нет, нет.

– Ничего не поможет!

– Но ты-то! С тобой-то ничего! И с тобой, и с этими со всеми, в поезде!