И – падает навзничь. Ползет по полу, утираясь: нос разбит, кровь в ладонях не помещается. Смотрит загнанно: выход перекрыт. На пороге стоит Полкан, кулак отряхивает.

Егор подскакивает к нему. Тот улыбается.

– О! Живой! Ну, жив – и слава богу.

– Ты видал? Это как так вышло?! С поездом?

– Ну как-как… Пришлось вот. Пришлось вот так. Ничего. Там разобрались – и с этим разберемся!

– Ты видел этих, внутри? Которые одержимые! Я видел, ты…

– Да уж… Познакомились. Что, пойдем? Тут еще дел невпроворот. Людей надо… Куда бы их… А то сейчас месиво начнется…

Егор кивает.

– А если в бомбоубежища? Заводские? Ну, которые ты мне тогда…

– Пум-пурум… Точно. Молоток!

– А с этим что?

Егор показывает на съежившегося в углу монаха.

– Не знаю. Кончить его? По законам военного времени. Ствол дай-ка сюда.

Егор протягивает пистолет Полкану – с сомнением. Тот берется за рукоятку, подкидывает пистолет в воздухе, примериваясь к весу, наводит на монаха. Отец Даниил весь подбирается, но лицо не прячет. Сидит, смеется.

– Чего скалишься, чмо? А?!

– Конец вам. Через мост не могли только пробраться. А как проехали, тут все. Стреляй, не стреляй. Обратно получите свое. То, что на нас наслали.

– Наслали и поделом! В аду вам там всем гореть!

Егор замирает. Трогает Полкана:

– Это… Это правда, что ль? Что это… Мы на них? Это вот – навели?

Отец Даниил не хочет бояться пистолета. Говорит в дуло упрямо: