– Не звонили! Тебе-то какое дело, свиное ты рыло?!
Ринат скалится, хрустит кулаками.
– Ох ты… Ну а что, если мы им не нужны, может мы бы и вообще – черный флаг выбросили бы, а? Были бы вольной таможней, короче, жили б не тужили… Взяли бы с паровоза процентик, и пускай ехал бы себе. А спохватятся – тогда и разберемся!
Полкан передумывает запихивать в кобуру свой «Стечкин», а оставляет его в руке.
– Мне про таких, как ты, знаешь, что казаки сказали? Что у них таких вешать положено, за призывы к измене Родине! А не церемониться, как я с вами тут цацкаюсь!
Люди чуть дают заднюю. Ринат только стоит, лыбится.
– Вот и хорошо, что эти ублюдки сгинули к шайтану, Сергей Петрович. Туда им и дорога.
– Да пошел ты!
Он харкает Ринату под ноги и уходит – а по пути смотрит людям в глаза; кто кивает ему с уважением, а кто отворачивает лицо. Поднимается к себе, запирается на ключ. Снимает трубку, жмет кнопки, просит у телефониста Москву. Телефонист спрашивает:
– Подождете?
А Полкану кажется, что он слышит в его голосе, в этом как будто бы вопросе, издевку.
– Это ты у меня дождешься! Давай соединяй живо, сучий потрох!
Гудки идут долгую минуту, наконец кто-то подходит.
– Алло! Это Ярославский пост, Пирогов! По поводу транзита поезда с туберкулезными! Генерала Покровского мне!
Там мнутся, кашляют, думают, потом говорят:
– Генерал Покровский арестован. Ваш вопрос находится на рассмотрении, но до назначения нового ответственного должностного лица мы тут вряд ли что-нибудь сможем вам сказать. Вам сообщат, когда…
– Да идите вы на хер! На хер! К херам собачьим!
Полкан швыряет трубку об стену, поднимает и швыряет еще раз. От трубки сыплются пластмассовые осколки. Он поднимает ее еще раз – гудок все еще идет, хотя и гнусаво, как будто через сломанный нос кто-то ноет.
– Караулку дай мне. Ямщикова в кабинет ко мне, и Никиту тоже. Да, и Коца еще, если найдешь.
Все, кого он вызвал, собираются у него за полчаса. Полкан проверяет, плотно ли заперта дверь, глядит, как всегда, в глазок – что там на лестнице. Потом оборачивается к Никите.